Трое за границей

Лично я больше не знаю такого города, где позднее время было бы так же в моде, за исключением Санкт-Петербурга. Но петербуржцы не встают рано утром. В Санкт-Петербурге представления в мюзик-холлах, которые принято посещать после театров (полчаса езды в быстрых санях) фактически не начинаются раньше полуночи. В четыре утра через Неву приходится буквально протискиваться, и там самые удобные поезда — которые ходят в районе пяти утра. Эти поезда и спасают русского от необходимости рано вставать. Он желает своим друзьям «спокойной ночи» и после ужина со спокойной совестью едет на вокзал, не доставляя лишних хлопот домашним.

Потсдам, берлинский Версаль, — прелестный городок, расположенный среди лесов и озер. Здесь, на тенистых дорожках обширного спокойного парка Сан-Суси, легко можно представить, как тощий высокомерный Фридрих прогуливался со строптивым Вольтером.

Следуя моему совету, Джордж с Гаррисом согласились не задерживаться в Берлине, а поспешить в Дрезден. Почти все что может предложить Берлин, лучше смотреть не в Берлине, и мы решили удовлетвориться просто поездкой по городу. Портье порекомендовал нам извозчика, который, так заверил портье, в два счета покажет нам все, что можно здесь показать. Сам извозчик, который заехал за нами наутро в девять, был сущим кладом. Это был умный, интеллигентный человек, хорошо знающий город; его немецкий мы без труда понимали, он сам знал немного английский, которым при необходимости можно было заполнять наши провалы в немецком. Словом, извозчик был безупречен; но вот лошадь его оказалась самой черствой скотиной, на которой мне вообще доводилось ездить.

Она невзлюбила нас с первого взгляда. Первым из гостиницы вышел я. Она обернулась и осмотрела меня холодным стеклянным глазом. Затем переглянулась с другой лошадью, своей подругой, стоявшей рядом. Я знаю, что она сказала. Морда у нее была выразительна, и она ничего не пыталась скрыть. Она сказала:

— Летом у нас попадаются такие клоуны, вообще просто.

В следующий момент появился Джордж и подошел ко мне. Лошадь снова обернулась и посмотрела. (Я ни разу не видел, чтобы лошади могли так выворачиваться. Я видел, какие штуки проделывает со своей шеей жираф, глаз просто не оторвешь, но наше животное больше смахивало на кошмар, который снится после пыльного дня в Эскоте, подкрепленного обедом с шестеркой старых друзей. Если бы оно просунуло морду между своих задних ног и посмотрело на меня оттуда, я бы, наверно, не удивился.) Похоже, Джордж произвел на нее еще большее впечатление, чем я сам. Она опять повернулась к своей подруге:

— Вообще просто. Наверно, где-то их специально выращивают.

И она продолжила слизывать мух со своего левого плеча. (Я подумал, что она, должно быть, в юности утратила мать, и ее воспитала кошка.)

Мы с Джорджем забрались в экипаж и стали ждать Гарриса. Он появился чуть позже. Лично мне показалось, что вид у него был весьма изящный. На нем был белый фланелевый костюм с бриджами, который он заказал специально для езды на велосипеде в жару. Шляпа его, возможно, была несколько незаурядной, но от солнца защищала как следует.

Лошадь окинула его единственным взглядом, сказала «Gott in Himmel!»[1] (сказать более вразумительно лошади не дано), и припустилась по Фридрихштрассе, а Гаррис с извозчиком остались на тротуаре. Хозяин приказал лошади остановиться, но она не повела ухом. Они побежали за нами и нагнали на углу Доротеенштрассе. Я не разобрал полностью, что сказал лошади человек, он говорил быстро и в возбуждении, но несколько фраз уловил, вроде:

— Мне деньги зарабатывать надо, или как? А тебя-то кто спрашивал? Вот и замолчи, пока кормят.

Лошадь оборвала беседу, без спроса свернув на Доротеенштрассе. Она вроде сказала:

— Да ладно, ладно, хватит болтать. Работа значит работа. Только держись подальше от центра, где только можно.

Напротив Бранденбургских ворот наш возница подвязал вожжи к кнуту, спрыгнул с козел и подошел к нам. Сообщив о Тиргартене, он подробно рассказал о Рейхстаге, приведя точную высоту, длину, ширину — как настоящий экскурсовод. Затем он перешел к Воротам. Он сообщил, что они построены из песчаника, как имитация «проперлеев» в Афинах.

Здесь лошадь, от нечего делать лизавшая себе ноги, повернула голову. Она ничего не сказала, она просто взглянула.

Наш гид, нервничая, начал снова. На этот раз он сказал, что они построены из песчаника, как имитация «профилеев» в Афинах.

Тогда лошадь потрусила по Линдену; остановить бы ее не смогло ничего на свете. Хозяин пытался ее образумить, но она трусила себе вперед. Судя по тому, как она презрительно пожимала на бегу плечами, я понял, что она сказала:

— Ворота они уже посмотрели, или как? Ну и хорош с них. Про остальное ты сам не знаешь, что несешь. А они и так не поймут. Ты ведь говоришь по-немецки.

Пока мы ехали по Линдену, все оставалось без изменений. Лошадь соглашалась останавливаться ровно на столько, чтобы мы как следует оглядели достопримечательность и узнали ее название. Объяснение и описание лошадь прерывала, просто двигаясь дальше.