Трое за границей

— Ваш юмор, — продолжил редактор, — сочтут натянутым и несуразным. Человека думающего и созерцательного она увлечет. Только с точки зрения бизнеса эту часть общества брать в расчет не следует, никогда… Но у меня есть идея, — продолжил редактор. Он оглядел комнату, как бы проверяя, нет ли свидетелей, наклонился и снизил голос до шепота. — Я думаю издать ее как серьезный труд. Как школьный учебник.

От изумления автор лишился дара речи.

— Я знаю нашего учителя, — сказал редактор. — Эта книга ему понравится. Она как раз впишется в его метод. Ничего глупее и бесполезнее для своего дела он не найдет. Он будет облизываться над ней как щенок над ваксой.

Автор, решив принести искусство в жертву наживе, согласился. Они поменяли название, добавили словарь — и больше ничего не трогали.

Результат известен каждому школьнику. «Ан» стал библией английского филологического образования. Если он уже не пользуется таким же повсеместным спросом, только потому что были созданы методические пособия, еще менее приспособленные для своего дела.

Если же, несмотря ни на что, британский ученик все-таки приобретет, пусть посредством какого-нибудь «Ана», какое-нибудь представление о французском языке, британская система образования приготовит ему дальнейшие препоны, предоставив ему в поддержку нечто, что в проспектах учебного заведения обозначается «носителем языка». Этот французский «носитель языка» (который обычно, к слову, бельгиец), без сомнения, человек достойный, и в состоянии, это на самом деле так, понимать свой родной язык и говорить на нем более-менее бегло. На этом его квалификация заканчивается. Носитель языка неизменно оказывается человеком, поразительно неспособным кого-либо чему-либо научить. Надо полагать, носителя языка подбирают не столько для обучения молодежи, сколько для ее развлечения.

Носитель языка — постоянный комический персонаж. Ни одна английская школа никогда не примет на работу француза с чувством собственного достоинства. Если у носителя языка окажется несколько безобидных странностей, над которыми можно поиздеваться, тем в большем почете он будет у работодателя. В классе он естественным образом воспринимается как ходячий анекдот. Те два-три-четыре часа в неделю, которые преднамеренно расходуются на этот античный фарс, с нетерпением предвкушаются мальчиками как радостная интерлюдия к невыразительному, во всем прочем, существованию. Затем, когда гордый родитель берет с собой сына и наследника в Дьепп (просто чтобы узнать что парень не в состоянии даже позвать извозчика), он поносит не систему образования, а ее непорочную жертву.

Свои замечания я ограничиваю французским, потому что это единственный язык, которому мы пытаемся учить детей в школе. (На английского мальчика, который умеет говорить по-немецки, посмотрят как на врага Отечества.) Почему мы тратим время, обучая таким образом хотя бы даже французскому, понять я никогда в состоянии не был. Полное незнание языка заслуживает уважения; но это вот якобы знание французского, которым мы так гордимся (оставим в покое журналистов из юмористических журналов и романисток, для которых оно кусок хлеба), только выставляет нас на посмешище.

В немецкой школе методика немного иная. Каждый день один час посвящается одному языку. Принцип не в том, чтобы за каждым уроком дать парню время забыть выученное в прошлый раз — принцип в том, чтобы он успевал. Развлекать чудаком-иностранцем его не будут. Нужный язык преподается учителем-немцем, который знает его вдоль и поперек, так же как собственный. Возможно, подобная система не дает немецкому ученику такого совершенства в произношении, по которому туриста из Англии сразу узнaют где бы то ни было; у нее есть другие преимущества. Мальчик не называет учителя «лягушатником» или «немцем-перцем-колбасой» и не готовится к уроку английского или французского как к соревнованию доморощенных остроумцев. Он просто сидит и старается, себе на благо, овладеть иностранным, не напрягая (насколько это возможно) близких и окружающих. Окончив школу, он в состоянии говорить не только о перочинных ножах, тетушках и садовниках, но также о европейской политике, об истории, о Шекспире, о стеклянной арфе — смотря о чем завяжется разговор.

Рассматривая немцев с точки зрения англосакса, в этой книге, может быть, я и найду лишний случай к ним прицепиться. Но с другой стороны, нам есть и есть чему у них поучиться. Что же касается здравого смысла, применительно к образованию, они дадут нам сто очков вперед и положат на лопатки одной левой.

С юга и запада Ганновер окружен великолепным лесом, который называется Айленриде. Здесь развернулась трагедия, в которой Гаррис сыграл ведущую роль.