Трое раввинов в лодке

Однажды они с женой были в обсерватории на горе Уилсон в Калифорнии. Миссис Эйнштейн показала на огромный и сложный комплекс аппаратуры и спросила, что это.

Гид объяснил, что этот агрегат используется для определения формы вселенной.

— Ой, мой муж делает это на обратной стороне старого конверта.

* * *

Заканчивая лекцию в синагоге, астроном говорит:

— Некоторые мои коллеги считают, что наше солнце умрет через четыре-пять миллиардов лет.

— Сколько-сколько, вы сказали? — раздался голос из зала.

— Четыре-пять миллиардов.

— Уф, слава Богу! А мне показалось — «миллионов».

* * *

Два еврея замыслили убить Гитлера. Это должно было состояться на выбранном ими углу, в полдень. Спрятав под одеждой оружие, они к полудню стояли на месте. Наступило двенадцать часов, прошло ещё полчаса, а никакого Гитлера не было.

— Ой, — сказал один из друзей, — я надеюсь, что с ним ничего не случилось!

* * *

Готтлиб умирает. Слабым знаком головы он подзывает жену.

— Позови христианского священника. Скажи, я хочу сменить веру.

— Сидни, что ты говоришь? Ты же всю жизнь был правоверным евреем! И вдруг — перейти в другую веру!

— Лучше пусть умрет один из них, чем один из нас.

* * *

Среди многочисленных магазинов в центральной части города приземлились два огромных марсианских аппарата. Напуганные видом восьминогих и трехруких марсианцев, продавцы и покупатели с криком бросились бежать куда глаза глядят. Все, кроме Сэма и Абэ, которые заканчивали оформление витрины своего магазина мужской одежды. Увидев со стремянки, что марсиане идут в их направлении, Сэм закричал Абэ:

— Абэ! Абэ! Срочно убери надпись «Любая переделка по желанию покупателя»!

* * *

Семидесятилетний Суссман объясняет врачу странные особенности своей половой жизни.

— Вы не поверите, доктор, но когда я делаю это в первый раз, мне холодно, я весь дрожу, зуб на зуб не попадает. А когда второй раз — весь обливаюсь потом, повышается температура. В чем дело?

Врач осмотрел его и ничего не понял.

— Может, все дело в вашей жене. Пусть она зайдет ко мне.

Сэйди зашла на следующий день, и врач ей все рассказал.

Женщина рассмеялась.

— Много шуму из ничего. Все очень просто. Первый раз — это в феврале, вот он и дрожит. А второй — в августе, в жару.

* * *

Эпштейн добился наконец приема у великого Моргана с целью получить у него финансовую поддержку своему изобретению на благо человечества.

— Только быстро, — сказал Морган, — у меня совсем нет времени.

Эпштейн достал из портфеля бутылочку.

— Вот здесь — основа революции в личной гигиене. Это захочет иметь любая женщина. Это деодорант. Женщина будет пахнуть апельсином. Понюхайте.

— Чепуха какая-то, — сразу среагировал Морган. — И на этом вы думаете сделать миллионы? Кому, к черту, захочется пахнуть апельсином? Цветком, океанским ветерком, сосной — ещё куда ни шло. Но апельсином? В общем, выкатывайтесь отсюда!

Прошло полгода. И вот, садясь в свой «мерседес», Эпштейн увидел, как подъехал огромный лимузин Моргана. Тот высунул голову из машины. Эпштейн с достоинством помахал ему рукой.

— Ну, Эпштейн, я вижу, вы были правы, а я неправ. Значит, пошло ваше изобретение? Поздравляю.

— Какое изобретение?

— Деодорант… Женщины… Запах апельсина…

— А-а, это! Нет, вы были правы. Оно не пошло. Но я изменил формулу и сделал состояние.

— Каким образом изменили?

— Я сделал апельсины, пахнущие женщиной, и теперь спрос такой, что отбою нет.

* * *

Бронфман украсил свой офис полотном размером два на три метра. Картина представляла собой белый холст с маленьким черным пятнышком в углу.

Потом он пошел в картинную галерею с намерением купить ещё нечто в таком же роде. Там его уже стали считать знатоком.

— А нет ли у вас случайно ещё чего-нибудь Пиштеппеля? поинтересовался он.

Хозяин показал ему ещё одну картину — такое же белое полотно, но с двумя черными точечками. Бронфман долго рассматривал картину, подходил, отходил подальше, закрывал глаз. Потом сказал:

— Нет, это не по мне. Нет в ней классической простоты. Перегружена деталями.

* * *

Еврей-хасид из Бруклина приехал в Миссисипи на празднование окончания племянником университета. Он ехал поездом, и вышел из него усталый и запыленный. Высокий, худощавый, в касторовой шляпе с ровными полями, в длинном черном габардиновом пальто, с длинной бородой, нестриженными локонами по бокам, он стоял возле вокзала, высматривая такси. Но такси не было. Однако местный черный мальчик сказал ему, что до университета можно дойти и пешком, и он решил так и сделать. Мальчик пошел за ним. Потом к нему присоединился ещё один такой же мальчишка, потом три любопытные собаки и девочка, а скоро образовалось целое шествие. Тогда хасид остановился и, обернувшись, крикнул:

— В чем дело?! Вы что, никогда янки не видели?!

* * *

Рынок кошерной птицы — это не просто рынок. Это место непрекращающейся словесной войны между покупателем и продавцом. Еврейки не просто не покупают кур, они ведут переговоры о покупке. Между ними и продавцами существует очень хрупкое перемирие, обе стороны не доверяют друг другу.

Одна такая домохозяйка спрашивает продавца: