Трое из Жана-Парижа

Перед маминым приездом брал себя в руки. Брился, мылся, приводил в порядок внешний вид и больную голову.

– Почему ты маме не расскажешь про его выкрутасы, когда она уезжает? – недоумевала Айша.

Оля пожимала плечами.

– Да неплохой в целом мужик. Когда не пьет. Чего ей одной куковать? Я уеду скоро.

Жирной точкой в недоразумении под названием «второй брак Надежды Петровны» стала его поездка на охоту. Вернулся через несколько дней в три часа ночи, ввалился в дом с добычей на плечах. Победно кинул на пол – мама, к счастью, успела отогнуть ковровую дорожку, чтобы та не испачкалась кровью. Выскочившая на шум Оля одеревенела, уткнувшись в несчастные, подернутые мученической пеленой глаза мертвого сайгака.

– Он разве не в Красной книге? – выдохнула она. Никто не услышал. Мама была озабочена, как разобраться со всем этим. Невменяемого уложить в кровать, тушу перетащить на балкон, кровавое пятно на линолеуме замыть.

Отчима отправили спать, Оля легла с мамой. Все стихло. Ночь снова накинула кисею сна на взбудораженные мысли, смежила распахнутые глаза, побаюкала. Спустя время послышался приглушенный звук. Будто что-то грузно упало на пол. Оля вынырнула из полудремы, прислушалась. Ничего. Но беспокойство засвербило, не давая отрешиться. Она легонько тронула маму:

– Я слышала что-то странное.

Надежда Петровна заворочалась, отмахнулась раздраженно:

– Спи, тебе померещилось.

Но дочь снова ее затеребила:

– Сходи, посмотри.

Та поворчала, что нет покоя в этом доме, но встала и отправилась искать источник шума. Нежданный вскрик спугнул тишину, Ольга подскочила. Позже выяснилось, что пьяненький дядя Сережа упал и ударился виском об угол кровати. Мама обнаружила его в стремительно расползающейся луже крови. Как сказал примчавшийся на зов коллега, если бы он пролежал до утра, то не выжил бы. Так Ольга спасла жизнь, которую сам дядя Сережа вовсю гнал под откос. Хотя больше в тот момент жалела невезучего, всеми забытого в суматохе сайгака.

Надежда Петровна раненого выходила, затем с учительской скрупулезностью по полочкам разложила ему, почему дальнейшее совместное проживание невозможно. Тот смиренно выслушал и покинул навсегда квартиру Исаевых. После его ухода Надежда Петровна устроила генеральную уборку с целью обнаружения и ликвидации тайников с початыми бутылками.

Оля мысленно подгоняла время, чтобы скорее уехать из этого богом забытого захолустья. Где-то бурлила жизнь, в которой были другие страны и мегаполисы, концерты и театры, новые люди и впечатления. Там каждый выход на улицу – небольшое волнительное приключение. Здесь же один день похож на другой до нервного тика.

Город торчал унылой бородавкой на щетинистом просторе. Степь только ранней весной могла порадовать живописными пятнами маков. С наступлением лета рыжела, потом и вовсе выгорала. Глазу не за что зацепиться – даже горы невыразительные. Покатые и приземистые, словно нарисованные детской рукой, они торчали нелепыми буграми на фоне низкого неба. Летом – густой зной, в котором легко увязнуть, как мухе в меду. Зимой – бураны, накрывающие город с таким бешенством, словно хотели стереть с лица земли. И ветер, вечный ветер. Казалось, он залетел сюда однажды и остался навсегда. Ольга ругалась с ним по-настоящему, обзывала заразой и сволочью, когда он сминал прическу в воронье гнездо, стоило высунуть нос из подъезда.

Жана-Париж можно было обойти за полдня. Идешь – с кем-то здороваешься, кого-то в упор не замечаешь. В зависимости от настроения. Нет уголка, кроме квартиры, где можно побыть без посторонних глаз. И то, о каком благословенном уединении речь, когда живешь с учителем русского языка и литературы!

Ольга слышала разговоры, что в Союзе жизни нет, нужно валить отсюда к чертям, завтра может быть еще хуже, чем вчера.

Так и выходило. Потихоньку «смазывали лыжи» все: русские, греки, немцы. Бросали насиженные места, хорошие квартиры, нормальные зарплаты и уезжали на исторические родины, хотя появились на свет и выросли в Казахстане. Те, кто остались, ворчливо ругали погоду и мирились с ее непредсказуемостью. Шепотом на тесных кухнях ругали власть и мирились с пропажей колбасы. И продолжали жить. Казалось, все образуется. Но тонкий ручеек уезжающих степенных и хозяйственных немцев, говорливых и красивых греков, бесшабашных и веселых русских грозил превратиться в мощный поток.

Оля знала, что дорога ей только в Кузбасс. Там жила родня, да и сестра уже пару лет как обосновалась. Но, как выяснилось, у мамы созрел новый оригинальный план относительно ее будущего.

Наскоро поужинав макаронами по-флотски, Оля позвонила Айше выпытать, кем та хотела стать в детстве. Выяснилось, что вторым Гагариным. Из космического в городе только железная конструкция в виде взлетающих ракет. Это было смешно – где Жанатас и где космос.

Мама оторвала Ольгу от телефона и позвала в зал. В сумрачной комнате бледно мерцал экран телевизора.

Оля зажгла свет и присела на продавленный старенький диван.

– Что показывают?

Надежда Петровна подошла к телевизору и выключила.