Трое из Жана-Парижа

Айгуль Клиновская Трое из Жана-Парижа

Старые письма.

Опавшая листва ушедшего столетия, даже тысячелетия.

Жухлые страницы, ломкие края. Хранители голосов, мыслей и давно утраченного тепла, которым навеки окутано прошлое.

Куцые, написанные второпях на коленке. Они выскальзывали из почтового ящика прямиком в нетерпеливые руки.

Длинные и обстоятельные, на пять-шесть страниц. Эти делали конверт неприлично пухлым и обещали увлекательное чтение.

Буквы, как и их хозяева, разноликие. Мелкий бисер усыпает вырванный из тетради листок, теснится и соскальзывает за края.

Размашистые буквы-гренадеры маршируют стройным шагом по разлинованному бумажному простору.

Круглые, как валуны в горной речке, буквы катятся, подпрыгивают, подгоняют друг друга выпуклыми боками.

А за буквами рядами – люди.

В первом те, кто ушел и оставил немного себя, юного и чуточку бестолкового, на потертых страницах. Можно коснуться их, покинувших настоящее, кончиками пальцев. Они там, по ту сторону букв.

Вслед за ними – живые, повзрослевшие, отягощенные грузом лет и километрами расстояний, несбывшимися надеждами и утраченными иллюзиями. Они уже и не помнят, какими остались в письмах.

И те, и другие были девчонками с сахарными начесами, обесцвеченными челками и серебристыми тенями на веках. Мальчишками с гитарой, запасом разбивающих сердца песен и дерзким прищуром глаз.

Одно общее есть у всех.

Город, в котором выросли.

Кто-то здесь же родился и огласил победным криком прилегающее к роддому озеро.

Кого-то доставили младенцем, туго обернутым в кокон байкового одеяла.

Кто-то заявился угрюмым подростком, и город принял в свои знойные, припорошенные пылью объятия.

И покатилась жизнь, как перекати-поле по бескрайней степи…

Часть 1

Когда бездумно пророчит лето,

А человеку – шестнадцать лет,

И столько веры в свои победы

И в то, что Бога на свете нет!

И вечер теплый, и ветер южный,

И окрыляет избыток сил,

И очень важно, и очень нужно,

Чтоб кто-то бережно объяснил,

Что жизнь проходит, меняет краски,

То зацелует, то отомстит,

Не все то горе, что нету счастья,

Не все то золото, что блестит,

Что в мире много таких вопросов,

Где не ответить начистоту,

Что резать вены – еще не способ

Свою доказывать правоту.

Екатерина Горбовская

1. Эмигрант, модельер, космонавт

– А я вчера мышей убила половником.

– И это говорит человек, который мечтает стать знаменитым модельером! – гыгыкнул Андрей.

– А что мне было делать? Выхожу на балкон, а они шуршат в пакете с сухарями, – Ольга развела руками, ничуть не раскаиваясь.

– Представляю, как ты метнулась за половником и пошла крушить их, как Рэмбо.

– А ты бы их обогрел, накормил и усыновил?

Айша слушала и представляла пакет с кроваво-хлебным месивом, последнее пристанище несчастных мышей. Дернула плечами от отвращения.

– Спасибо, теперь точно на ночь есть не буду.

Они сидели на скамейке возле дома. К городу подкрадывались сумерки и вытесняли дневную одуряющую жару. Листья карагачей, мелкие и клейкие от зноя, поблескивали под лучами угасающего солнца. Еще один летний день клонился к закату. Атмосферу то и дело прорезывали звонкие крики – мальчишки играли в казаков-разбойников. Пыль, вечное покрывало города, стояла мелкой взвесью в воздухе, и едва успевала прилечь, как ее снова вздымали неугомонные детские ноги. Девчонки помладше сосредоточенно плели узоры из длинной резинки, прыгали на ней по очереди, тряся хвостиками и косичками. Из распахнутых настежь окон доносилась какофония телевизоров, обрывки разговоров и звонкое постукивание поварешек о края разнокалиберных кастрюль. Кто-то курил в окно, кто-то поливал палисадник из шланга, иногда обдавая самых шумных казаков и разбойников.

– Бабушка уже вызов и номер получила. Осталось съездить в Москву, забронировать место в самолете, оформить визу. И все, гудбай, СССР. А следом и мы с мамой. – Андрюха вскочил, делая вид, что уходит. Картинно помахал рукой и засеменил Чарли Чаплином.

Тающее солнце через сито листвы скользнуло отблеском по его темной стриженой голове. Худой, с черными бровями и неожиданным азиатским разрезом глаз, он никак не вязался с образом истинного арийца.

– Фонпанбек, останься! – рассмеялись девчонки.

И он вернулся к скамейке, плюхнулся рядом. Толкнул Айшу в бок.

– Не хотите, чтобы я уезжал, так и скажите.

Наклонился и привычно пошарил по земле, отыскивая нужный по форме и размеру камешек. Нагретый за день голыш лег в руку. Заскользил меж пальцев, перекатился, подлетел вверх, словом, заслужил неслыханное приключение в отличие от других каменных собратьев.