Трое из Кайнар-булака

Уходя из кишлака, Сиддык-бай все еще не имел перед собой ясной цели, просто его отряду нельзя было больше оставаться в нем. Несмотря на строгости, которые он ввел, джигиты то и дело безобразничали, жалобы жителей принимали форму откровенной угрозы. Особенно их возмущало то, что некоторые джигиты стали приставать к женщинам. Такого в кишлаке никому не могли простить. «Когда жеребцы застоятся, — думал бай, — тоже вытворяют глупости, могут двинуть хозяев копытами, покусать. А чтобы этого не случилось, лошадей гоняют до седьмого пота, дабы те поняли, что нельзя даром есть хлеб. Мои джигиты все это время жили праздно, ничем по сути не занимались. Тут поневоле начнешь беситься». Надо было раскачать людей. И он их увел из кишлака, надеясь на случай. Лазутчики, посланные в долину накануне, не успели вернуться, но и пребывание в Каратале становилось невыносимым.

— Пулат, — крикнул он, полуобернувшись в седле, — возьми нескольких надежных парней. Поезжайте впереди нас на полташа, всякое может случиться. Я не хочу, чтобы нас захватили врасплох.

— Хорошо, ота, — сказал ехавший следом Пулат и передал распоряжение отца по цепи, назвав имена джигитов, которых решил взять с собой. Спросил у Гуляма: — Вы тоже со мной?

— Я буду всегда рядом с вами, Пулатджан, как тень, — ответил тот.

Пока находились в Каратале, Пулат многих из отряда узнал более или менее хорошо и потому назвал имена самых смелых и храбрых. Когда все эти люди подъехали к голове цепи, бай съехал с тропы, и маленький авангард, пришпорив коней, вскоре растаял во мраке ночи. «Да сохранит вас аллах, дети мои!» — мысленно напутствовал их бай. Он думал о своем наболевшем, его мысли были далеко отсюда, с Артыком. «Может, Ибрагимбек оставил его как заложника?» — мелькнула догадка, но он тут же отмахнулся от нее. Ему даже стало стыдно, что он, какой-то безвестный бай, мог усомниться в намерениях зятя светлейшего. Нет, Артык действительно мог приглянуться беку своей удалью и ненавистью к большевикам. Такие, как он, никогда не изменят ни делу, ни лицу.

А время шло. Наступал час, когда в месяц рамазан постящиеся просыпаются, чтобы помолиться и принять пищу на целый день. Ущелье расширилось и перешло в небольшую долину. Впереди мерцали редкие огни, наверное, костры красноармейцев. А все остальное пока еще утопало в темени ночи. И совсем далеко едва-едва угадывалась ломаная линия спины отца гор — Боботага, угадывалась по стертой его стеной россыпи звезд.

Сиддык-бай решил сделать привал. Он отъехал в сторону, к одиноко стоявшему боярышнику, и слез с коня. Прошелся вокруг дерева, чтобы разогнать застоявшуюся кровь в жилах. «Если не вернутся мои, — решил он, — отряд останется здесь до утра, может, даже до завтрашнего вечера. Спрячем лошадей за адыры, а сами сольемся с валунами и будем наблюдать за долиной. А там… обстановка подскажет, как поступить дальше!»

Пока собрались все джигиты, впереди послышался глухой топот коней. Бай приказал всем рассыпаться, а коней отвести в укрытие, благо оно было под рукой, сразу же за поворотом в лощине, чуть повыше места привала. Вскоре показались и всадники. Это был Пулат со своими спутниками.

— Мы привезли одного плешивого, ота, — сказал он, спрыгнув с седла, — он из Бурисая. Говорит, что русские живут только в этом кишлаке, а в других их нет. Да и там их немного, человек двадцать. Эй, каль, — крикнул он, — подойди-ка сюда и расскажи командиру обо всем.

Вокруг вернувшихся образовался круг. Из него вышел невысокий худой человек в рваном халате. Лет ему было около сорока, голова повязана чалмой из простой сарпинки. Глаза узкие, бородка жиденькая. Все это делало его похожим на знаменитого Алдара-косе, чей образ живет в сердце каждого человека Востока. А раз так, то и вид его не внушал доверия, казалось, соврет, не моргнув.

— Как тебя зовут? — спросил бай.

— Хайитбек.

— Хайиткаль, — поправил его Абдулла, джигит из Юрчи. — Мы его знаем, бай-бобо.

— Ну да, Хайиткаль, — согласился плешивый. — Это меня назвали так за то, что…

— За то, что волосы у него растут не там, где надо, — весело перебил его Гулям.

Сиддык-бай улыбнулся шутке.

— Плешивые, как правило, страшные хитрецы, — сказал он, — не обманываешь ли ты нас, а?

— Что вы, бай-бобо, — испуганно ответил тот. — Я же мусульманин! Если и вру кому, так только проклятым гяурам, чтоб они сгорели живьем! Я из-за них потерял работу и деньги, из-за них страдаю!

Здесь, под корявым боярышником, бай не мог еще знать, что этот плешивый человек станет одним из самых его верных помощников, а затем, в самый решительный момент, предательски оставит его в ловушке. Оставит, чтобы самому стать предводителем шайки головорезов, чтобы грабить и убивать своих же братьев-мусульман и в конце концов погибнуть от пули возмездия, как собака, на пропитанной навозом и мочой земле скотного базара в Денау. Это будет много позже, а сейчас…

— Так что ты знаешь, рассказывай, — приказал бай.