Трое из Кайнар-булака

Прошло три месяца, ничем особенным не примечательных для отряда Сиддык-бая. Впрочем, отмеченных одной радостью. Ибрагимбек сумел переправить по глухим горным тропам много английских винтовок с патронами, а для самого Сиддык-бая прислал именной маузер, чем он страшно гордился и всегда носил его на ремне поверх халата. В долине царствовала весна. Далеко внизу, где едва угадывался Сурхан, земля одевалась в зелень, а цветущие сады напоминали упавшие с неба облака, подсвеченные местами в бледно-розовый цвет, там преобладали урюк и персик. Дыханье весны ощущалось и в Каратале. С бугорков, покрытых серым слежавшимся снегом, в полдень сбегали жиденькие мутные ручейки, кое-где появились желтые, как осколки солнца, подснежники…

Кишлак жил спокойно. Красноармейцы в нем пока не появлялись. По сведениям лазутчиков, что изредка Сиддык-бай посылал вниз, они находились где-то в Хороге и Кулябе, а в кишлаках долины вдоль главной дороги были разбросаны небольшие, но хорошо вооруженные гарнизоны. Казалось, ничего в мире не изменилось. И это можно было заметить по тому, как дехкане занимались своими делами. Они работали в поле, откапывали из земли виноградники, приводили в порядок оросительную сеть, вывозили накопленный за зиму навоз.

К тому времени сильно вырос и отряд Сиддык-бая, он уже насчитывал более ста джигитов, храбрых и смелых, по его мненью, умеющих владеть оружием. Дети чиновников эмира, шулеры, торговцы, баи, изгнанные из своих владений, — все, кому не по душе были новые порядки, шли и шли к нему почти каждый день. Свою ненависть к революции эти люди облекали в религиозную оболочку, так легче было увести с собой и бедняков, искренне убежденных в том, что идут воевать за веру. Но никто из числа первых не верил в подлинный газават, каждый преследовал свою цель: вернуть утерянный рай. Да, они были отчаянными воинами, ведь даже самый трусливый зверь порой, почувствовав, что это — последнее перед неминуемым концом, становится храбрым и смело бросается на своего преследователя. Если бы бай внимательно присмотрелся к своим людям, он бы понял, что они, — за исключением кайнарбулакцев и десятка других, подобных им, для кого правда на стороне того, кто кормит хлебом, — представители состоятельных семей. Его не смутило даже то, что и в самом Каратале, несмотря на щедрые посулы Лутфуллы-бая и увещевания муллы, пугавшего всех неслыханными карами за отказ служить под зеленым знаменем ислама, в отряд вступило человек двадцать, а не пятьдесят, как предполагалось раньше. Он радовался пополнению, как ребенок, получивший в дар глиняную свистульку, не задумываясь над всем этим. И делал это искренне, потому что он не мог подняться до уровня критической оценки происходящего вокруг в силу своей невежественности. Его, например, поразила роскошь, в которой жил Лутфулла-бай. Он заметил, что и середняки Каратала, которые поочередно приглашали его в гости, богаче — и земли у них было больше, и лошадей, и скота. Сравнительную бедность свою он объяснял суровыми условиями Кайнар-булака и только. Подарок Ибрагимбека, однако, сыграл с ним злую шутку, разбудив чувство исключительности своего предназначения. «Хоть я и бедный бай, — говорил он самому себе, — но бай единственный в своем кишлаке, как в Каратале Лутфулла-бай. Пусть мне не сравниться с ним богатством, все равно моя дорога с теми, кто против большевойев. Потому что в моих жилах течет благородная кровь верного слуги светлейшего!» Это убеждение он прививал и сыновьям, требуя, чтобы они всюду вели себя, как подобает байваччам.

Сам Сиддык-бай и несколько его приближенных из числа баев долины, а также джигиты-кайнарбулакцы все это время пользовались гостеприимством Лутфуллы-бая. Остальных разместили у дехкан кишлака, обязав всех — бедных и состоятельных — содержать их. Отряд по существу вел праздную жизнь, изредка выезжая в глубокий сай неподалеку от кишлака, чтобы поупражняться в стрельбе. Занятиями руководили сыновья бая — пока никем не превзойденные мергены отряда.

Наступающая весна приковала коренных каратальцев к заботам о хлебе насущном, и поэтому о том, что происходило в долине, они судили по рассказам прибывающих в отряд. И поскольку в большинстве своем те были заинтересованы в беспощадной борьбе с революцией, то и рассказы их были жуткими, не оставляющими равнодушных, вызывающими ненависть. Выходило, что в кишлаках, где стоят гарнизоны красноармейцев, женщины стали общими. Уважения же к почтенным людям — баям и священникам — там не было, каждый, оказывается, норовил унизить их, втоптать в грязь достоинство. По мудрому совету муллы Сиддык-бай поощрял такие рассказы, они помогали ему пользоваться расположением каратальцев, пока даже самых бедных. Но, как показали последующие события, юзбаши, — теперь можно было назвать его так, — ошибался.