Трое

Ралев молчит. Но рука, держащая чашку кофе, нервно подрагивает. Богданов бросает в его сторону быстрый взгляд.

Неделев, заметив это, совсем теряется.

Теперь беседа идет об издаваемых книгах, гонорарах научных работников. Кто-то упоминает о туберкулезе, и Богданов обращается к Хаджикостову.

— Как со здоровьем химика Ружицкого?

— Не знаю! — отвечает с брезгливой гримасой директор. — Он у нас не работает!

— Ну, а когда работал?

— Не могу вам сказать! — Хаджикостов стремится держаться на «высоте положения».

Раздается звонок. Гости благодарят за кофе и направляются в зал. Богданов подзывает секретаря парторганизации института Василева, и они садятся вместе.

— Собрание продолжается.

Иван, хочет взять слово, но председатель ему заявляет.

— Доктор Неделев раньше вас!

«Итальянский» доктор приглаживает рукой волосы, вынимает маленькую записную книжку и начинает говорить.

Он не настолько наивен, чтобы брать под защиту отчет руководства, в то время, когда уже начинают доноситься порывы приближающейся бури. И он не настолько глуп, чтобы кичиться своими способностями, как это часто делают выступающие. Неделев принадлежит к тем людям, которые полагают, что без громких фраз наша современность не была бы вполне современной.

Его выступление можно было бы озаглавить: «Как я представляю себе идеальный институт». Следуют примеры, и ссылки на советские институты и некоторые научные учреждения в других странах, цитаты известных государственных деятелей, нерадостные картины прошлого.

Колманов бросает:

— Говорите по существу доклада!

Неделев вспыхивает, просит не перебивать его. Но нить его красноречия оборвана. Он уже не может продолжать с той же помпезностью, не может прибегнуть к помощи словесной эквилибристики. Идеально построенный в воображении институт остается в царстве недоказуемых гипотез.

— Какой туман! — восклицает кто-то из присутствующих. В зале раздается взрыв смеха.

Неделев садится. Непонятый человек — как много теряет общество.

Иван ждет, пока утихнет волна смеха и поднимается на трибуну.

«По противнику, огонь!»

Дьявольски лукавые глаза Хаджикостовой, прекрасная грудь… любопытный, с хитринкой взгляд Богданова, сердитый Ралева, великодушная улыбка Лачова, каменно строгое лицо Митрофанова, странная отрешенность Пеева, который словно ничего не видит и не слышит, и Ружицкий, уставившийся в потолок, и Колманов, сжимающий руки, и Бенчев, полный трепетного ожидания…

— Товарищи, — громко начинает Иван, думая: «Без предисловий, буду крыть прямо!» — Все, что вы слышали в этом докладе, — ложь! — Иван чувствует силу краткого, удивительно простого слова «ложь».

В зале наступает мертвая тишина. Никто, не шевельнется.

Хаджикостова откидывается на спинку стола — женщина, оскорбленная в своих лучших чувствах. Богданов улыбается. Ралев — смотрит подозрительно, Лачову забавно…

— Ложь!

Ружицкий отрывает взгляд от потолка.

Иван продолжает.

Нет ничего более убедительного, чем язык сравнений. Ясные категоричные факты противопоставляются мути пространного доклада.

Факт первый — тематический план. Запланировано — выполнено. Краткосрочные темы — результат, равный нулю. Долгосрочные — о них ничего не говорится в отчете.

Факт второй — попытка перебросить работу минувших лет на отчетный период.

Факт третий — бюджет и результаты. Если бы подобное случилось на каком-нибудь участке хозяйственного фронта, то виновники расхищения средств были бы строжайшим образом наказаны. А здесь даже не считают нужным оправдываться. Никто не подумал о народе, давшем эти средства, о крестьянах-кооператорах, согнувшиеся спины которых научные работники института видели только из окон вагонов, о рабочих, ведущих бой за секунды…

Ложь!

Хаджикостов застыл в величественной позе. Никакой реакции, ни малейшего смущения. Словно его его не касается, Он известный ученый, человек с заслугами, занимающий соответствующее заслугам положение. Что бы не случилось — все отшумит и отойдет. Скандал, вызванный этим молокососом заглохнет, забудется — останутся только его заслуги, о них не забудут.

Тщетны ваши надежды, профессор!

На лице Неделева цветет улыбка. Она как бы просит уважаемую публику и высокопоставленных товарищей снизойти к молодости оратора. Ведь все были молоды и знают порывы молодости, ее крайности, в основе которых кроется наивность. Было бы слишком, обращать серьезное внимание на такие слова, не так ли?

Митрофанов кипит от негодования.

«И мы два года сохраняли за ним место!» — сопит он и вертится на своем стуле.

Хаджикостова совсем побледнела. Нелегко быть молодой женой пожилого профессора! Этот Иван просто неузнаваем! Каким тихим, скромным пареньком был! Учтивым, внимательным! Что произошло с ним? Что будет с нами? Интересно, что думают сидящие рядом.

Богданову нравится стройная, математическая логика фактов.

— Было бы неплохо и нам поучиться математике! — говорит он Ралеву. — Вот это критика!