Тривейн

– Что ж, пожалуйста, господин председатель, – подключился к разговору Уильям Хилл. Он отошел от окна и устроился на самом дальнем от Тривейна кресле.

Президент торопливо заговорил, стараясь сгладить резкий тон Хилла.

– Конечно, услышите, а как же иначе. Но для начала, если позволите, я хочу воспользоваться моими привилегиями. Давайте не будем называть их президентскими, а назовем относящимися к прерогативе старшего по возрасту. Мне бы хотелось полюбопытствовать, почему вы сочли эту встречу жизненно важной? Если мне правильно сообщили, вы даже заявили, что готовы подкарауливать меня внизу, пока я вас не замечу. Пришлось переносить утреннее совещание... Итак, доклад закончен. Остальное – формальности.

– Мне хотелось бы знать, когда вы дадите ему ход.

– Вас это беспокоит?

– Конечно, господин президент.

– Почему? – резко спросил Уильям Хилл. – Вы допускаете, что президент намерен скрыть его?

– Нет... Просто доклад еще не завершен. Несколько секунд в кабинете царило молчание. Президент и посол обменялись взглядами. Первым нарушил молчание президент.

– Я провел почти всю ночь за чтением вашего доклада, господин Тривейн. По-моему, он закончен.

– В действительности это не так.

– Чего же в нем недостает? – снова вмешался Хилл. – Или мне следует задать вопрос по-другому: что вы оттуда изъяли?

– Оба ваши вопроса верны, мистер Хилл. Упущено и изъято. По ряду моментов, показавшихся мне в то время разумными, я опустил детальную – и обличающую – информацию о «Дженис индастриз».

– Почему вы решились на это? – Президент выпрямился в своем кресле.

– Я думал, что смогу держать ситуацию под контролем и менее раздражающим образом. Я ошибся. Информацию следовало представить. Полностью.

Президент устремил задумчивый взгляд поверх головы Тривейна. Он сидел, облокотившись о кресло и слегка постукивая пальцами по подбородку.

– Как правило, первое суждение – самое верное. Особенно если оно сделано таким разумным человеком, как вы.

– В случае с «Дженис индастриз» я ошибся. Поддался на аргументы, которые оказались беспочвенными.

– Вы не могли бы высказаться яснее? – предложил Хилл.

– Конечно... Меня убедили... Вернее, я сам себя убедил, что решу проблему, заставив устраниться тех, кто нес ответственность за деятельность «Дженис». Тогда – так мне казалось – будут устранены истоки преступлений. Корпорация – или компании, сотни компаний – могла бы быть перестроена. Необходимо только заменить верхушку, и перестроенная корпорация вписалась бы в общее направление деловой практики.

– Понятно, – сказал президент. – Устраните коррумпированные элементы, затем корпорацию, а уж потом и весь хаос. Так?

– Да, сэр.

– Но коррумпированные элементы, как выяснилось, не хотят устраняться, – проговорил Хилл, избегая смотреть Тривейну в глаза.

– Я в этом убежден.

– Вы считаете, что ваше... решение лучше, чем тот хаос, который может возникнуть из-за развала «Дженис индастриз»? – спросил президент, откинувшись в кресле. – Эта корпорация – главный подрядчик оборонной программы страны. Потерять веру в такую организацию – значит нанести удар по всей нации.

– И я вначале так думал.

– По-моему, так и есть.

– Однако, господин президент, как только что заметил мистер Хилл, коррумпированные элементы не желают устраняться.

– Но их можно использовать? – скорее утвердительно, нежели вопросительно, сказал президент.

– Боюсь, что нет. Чем глубже они окопаются в своих траншеях, тем более тайным будет их контроль. Они создают базу, чтобы передать ее тому, кого сочтут подходящим. Они действуют по своим собственным меркам. Их совет избранных перейдет в наследство им подобным, да еще имея невообразимые экономические ресурсы. Разоблачение – единственное решение проблемы. Немедленное разоблачение!

– А вы разве действуете не по собственным меркам, господин председатель ?

И снова Тривейна неприятно резанул тон, каким Хилл произнес его титул.

– Я говорю правду.

– Чью правду? – поинтересовался посол.

– Правда всегда одна, мистер Хилл.

– А ваш доклад? Он не был правдой, не так ли? Понятие «правда» меняется. И взгляды тоже.

– Да, потому что не все факты были известны. Уильям Хилл понизил голос и говорил теперь бесстрастно, невыразительно:

– Какие факты? Или какой-то один конкретный факт? Вы скомпрометировали свой подкомитет ради, как выяснилось, пустого предложения. Я говорю о президентстве...

У Тривейна перехватило дыхание. Он бросил взгляд на президента.

– Вы все знали...

– Неужели вы могли предположить иное?

– Странно, но я не слишком об этом задумывался. Предложение вообще-то показалось мне легкомысленным.

– Но почему? Предательством по отношению ко мне оно не было. Я попросил вас сделать определенную работу и вовсе не требовал за нее политической преданности или какой-то особой приверженности.

– Но вы требовали честности, господин президент, – четко проговорил Хилл.