Триумфатор

Но, как видно, и страх прекращается за каким-то пределом. Тем более что это были мужественные люди, уже вступившие в невидимую битву внутри себя, каждый поодиночке. Что же было терять, когда они вместе?

Руф тоже иначе взглянул на единоверцев. Многих, в отличие от него, приманили не чудеса, а глубокое внутреннее убеждение: иначе они не спасутся. Теперь, постоянно прощая, он набил на душе кровавые мозоли и понял больше, чем в тот момент, когда, по просьбе Симона, его в катакомбах защитила Нерушимая Стена.

Он очень мучился из-за тех гундов. Простил Юнии, ходил – собой гордился. А потом ужаснулся: чем гордится? что простил?

Нашел в себе силы, все ей рассказал, попросил прощенья. Только об одном умолял: не любить никого, кроме него. Не назвал проконсула, но именно о нем думал. Юния отлично его поняла и сказала так:

– С тобой осталась. Большего не спрашивай.

Он унялся. Простил ее и за то, что соблазнилась командующим: тот вон какой! Но все же не пренебрегла супружеским долгом, тянутся к нему, его считает мужем.

Проконсул тоже нуждался в прощении, хоть и не просил его. Для Авла попросить было труднее, чем взять город. Может, и хотел бы, но внутренняя гордость, глубокое убеждение в собственной непогрешимости, едва ли не гениальности – мешало.

Однако и его, бедолагу, Руф простил: надо же, как человек мучается! Места себе не находит! Отрастил гордыню, как хвост – ходит, об нее спотыкается. Сам себя запугал какими-то ужасами, боится пошевелиться. Такого человека легат может пожалеть, хоть тот и командир. Только вот жену ему не отдаст.

⁂

Юния и сама не собиралась уходить. Для себя все решила: скажет Авлу правду. Да, любила. Но теперь чувство стекло с нее, как вода в термах, обратившись в необъяснимое ощущение родства. Будто они вместе давным-давно, и понимают друг друга без слов.

Была ли это любовь? Скорее они оба по земной привычке перепутали одну душу на двоих с обыденным плотским желанием. Но разве не через плоть люди притягиваются? Не через плоть показывают, какие они на самом деле? Без прикрас?

Такой радости им не было подарено. Но, если не единая плоть и душа, то хоть единый дух.

И такое бывает.

Не на счастье.

Не на страдания.

На обещание грядущего спасения.

А потому нельзя молчать. Авл понял это как-то в один момент. Ехал-ехал, думал-думал, тряхнул головой, придержал лошадь. До Рубриконы было еще пара часов пути. Как раз удобно говорить, и Руф уехал в Кориолы: не заподозрит жену в чем-то лишнем.

Остальные стали проконсулу безразличны. Обычно он очень беспокоился о своей репутации. Но тут, если не сделает, сам себя уважать не сможет.

Дернул поводья, развернул коня, поехал в обоз. Знаком остановил молодых трибунов, собиравшихся последовать за ним. Никто не нужен.

Уже издалека заметил Юнию. Тоже верхом. Тоже молчаливая и хмурая. Выдалась минутка передохнуть. Обычно она металась мимо телег, отдавала распоряжения о скарбе.

Подъехал, приветствовал, пустил лошадь рядом. Оба молчали.

– Ну?

– Что ну? – разозлилась она. «Не понукай, не седлал, не тебе и ездить».

«На тебе попробуй поездить!»

– Я хотел поговорить. – Так тяжело далось, будто камни языком ворочал. Сердце упало в живот и там притаилось. Даже биться перестало. Он представил его лягушкой под кочкой. Ну, зачем ей такое сердце?

– Не о чем говорить. – Юния рассердилась, что не она первая начала разговор. Ведь хотела, как сильная, все сказать. Оказывается, он сильный? Да он никто! Жалок и смешон в ее понимании. Сам себя довел своими страхами. Одна боль от него! Одни обиды. Унижения.

– Хватит, – Авл потянул себя за красный тряпичный шарф, которым обматывал горло, чтобы доспехи не терли. – Я больше не могу. Измучился. Мне нужно, чтобы ты знала то, что и так знаешь.

Ему казалось, что сейчас небо упадет на землю, потрясутся основы мироздания, и она скажет ему, какой он дурак.

Сказала. Одним взглядом. Хмурым, лишенным и тени улыбки.

– Знала что?

Все женщины – вымогательницы! Так не понятно? Зачем говорить?

Ей показалось, что он сейчас хлопнется с лошади от напряжения.

– Я все знаю. – В этих словах не было желанного успокоения.

Авл чувствовал, что разговор не удался. Ну, хватит с него, он попробовал. Дернул поводья, поворачивая коня, хотел ускакать. Не тут-то было! Юния резко потянула за узду его лошадь обратно. Хочет говорить? Поговорим. Только пусть будет готов, что ничего хорошего не услышит.

– Я вас любила, – сказала она, точно подписывая обвинительный акт. – Сильно. И знаю, что вы тоже любили. Молча. Жаль, не вместе. Но, как видно, вы отвечали за свои грехи. Я за свои. Потому и порознь. А боли было много, – она кивнула, как бы подтверждая свои слова. – Неважно, что послужило толчком. Колдовство, так колдовство. Чувствовала-то я по-настоящему. – Женщина подобрала повод. – Мое наказание окончено. Ваше – не знаю.

Авл почувствовал, что она отсекает его от себя. А он приехал не за этим. Теперь Юния хотела пустить лошадь прочь. Мартелл внутренне сжался, протянул руку и рванул узду на себя.