Этот паттерн повторяется по всему миру с различными видами грызунов и растений, придавая орехоподобным семенам достаточный эволюционный стимул для дальнейшего развития толстой прочной скорлупы. В сущности, любой признак, увеличивающий время обработки, может стать эволюционным преимуществом — вероятно, поэтому семядоли грецких орехов имеют такую сложную, похожую на мозг, форму и их так досадно трудно извлечь из скорлупы целиком. Грызуны тоже ответили на это не одними только крепкими зубами, развив крупные вместительные защечные мешки, чтобы уносить много семян зараз, а также поразительную способность определять по запаху больные или поеденные червями орехи и отбрасывать их, даже не потрудившись разгрызть. Как и многие другие эволюционные истории, влияние грызунов на защитные стратегии семян — это нечто большее, чем двусторонняя гонка вооружений, ибо включает в себя целый набор видов-участников и отношений между ними, с компромиссами и ответными шагами каждой из сторон. Мое исследование деревьев альмендро и его связей показало не только то, насколько сложной может быть подобная система, но и то, как быстро она может быть разрушена.
В здоровом, сплошном дождевом лесу прогулка по грязной почве около большого альмендро по ощущениям похожа на ходьбу по крупному гравию: землю под ногами устилает скорлупа разгрызенных, расколотых или брошенных орехов. Я насчитал тысячи скорлупок, но редко обнаруживал неповрежденное семя, не говоря уже о молодом деревце. При такой концентрации поедателей проросли и превратились в юные деревца только те семена, которые были унесены подальше. Однако в нарушенном лесу, где охота и другие негативные факторы сильно проредили популяции крупных грызунов, почти не находилось следов разгрызания или запасания орехов. Семена просто прорастали там, куда падали, от чего каждое взрослое дерево оказывалось окружено зарослями своих же потомков. В краткосрочной перспективе такая схема означала плохие новости для следующего поколения: маленькие деревца плохо выживают в тени своих родителей. С эволюционной точки зрения это ставило альмендро в безвыходное положение: с исчезновением партнеров по танцу оно оставалось с семенами, разгрызть которые для выживших обитателей леса оказывалось слишком трудно.
Изучение альмендро показало мне, что растения защищают свои семена при помощи сложных расчетов, где защищенность — лишь одна из переменных. Но пока без ответа оставался очевидный вопрос: насколько на самом деле тверда скорлупа альмендро? Неужели тверже бетона? Я нашел ответ, пока писал эту главу.
Я защитил диссертацию много лет назад, однако невозможно вложить в проект такое количество времени и не получить от него хотя бы парочки сувениров для дома. Высохшая теперь до медово-коричневого цвета скорлупа семени альмендро, которую я держу у себя на столе, до сих пор хранит на одном конце следы зубов какого-то грызуна. Чтобы сравнить его по крепости с бетоном, я просто вышел из своего кабинета и забрался под крыльцо. Енотовая Хижина стоит на фундаменте из бетонных блоков-опор — стандартная модель со встроенными поперечинами, которые можно купить в любом магазине строительных товаров. Я приложил скорлупу семени к бетонной опоре, словно долото, и нанес по ней довольно сильный удар молотком. Меня ничуть не удивило то, что я увидел: по бетону побежали трещины. Если грызуны в ходе эволюции развивали у себя способность грызть, а альмендро ответило им одним из самых твердых семян в природе, тогда эта скорлупа должна обладать практически такой же прочностью и твердостью, как зубы крысы. После еще парочки ударов от опоры отвалился изрядный кусок бетона и упал на землю рядом. Я потянулся, чтобы подобрать его, стараясь не наступить на менее приятные вещи, валяющиеся под крыльцом: помет и перья наших кур, а также полдюжины пустых крысоловок. Каждый взгляд на эти ловушки вызывал у меня досаду, и я сделал себе мысленную заметку вернуться сюда тем же вечером и снова насторожить их — с ореховой пастой в качестве приманки.