Затем началось самое страшное. Появившийся командир моджахедов говорил на пушту. Но рядом с ним был пожилой мужчина небольшого роста, который говорил по-русски. У пленников отобрали документы, и здесь Ганифе впервые в жизни помогла украинская фамилия его матери. Его с Поповым решили допросить после. Не повезло Галимову. У него было характерное азиатское лицо и фамилия, которую прочел этот проклятый переводчик. Но было и еще одно самое важное доказательство его принадлежности к мусульманской религии. Душманы стащили с него брюки и обнаружили, что он обрезан по мусульманскому обычаю. Дальше разговоров не было. Тот самый переводчик деловито и аккуратно перерезал горло Галимову, как обычно режут баранов. Ганифа понимал, что как только с него снимут брюки, его ждет подобная участь. И готовился умереть, пытаясь унять крупную дрожь, появившуюся сразу после того, как Галимов захрипел. Потом начались допросы сержанта. Его били и резали, пытаясь выяснить, какими силами располагает взвод. Попов держался, плевался кровью, страшно ругался, но ничего не отвечал.
Один из его мучителей, разозлившись, просто воткнул нож ему в ногу, и сержант заорал от боли. Переводчик покачал головой. Ему явно не понравился такой способ общения. Очевидно, он знал, как можно заставить разговориться любого пленного. И что-то негромко выговаривал душманам. Очевидно, он был своеобразным «политическим комиссаром» в этой группе людей.
И в этот момент над кишлаком пронеслась пара «вертушек» Ми-24. Командир моджахедов крикнул что-то переводчику и выбежал из дома. За ним выскочили остальные. Очевидно, командир приказал ликвидировать обоих оставшихся пленников и срочно уходить в горы.
Земля содрогнулась от мощных взрывов, вертолеты открыли огонь «нурсами» по отступающим душманам.
Ганифа почувствовал, что ему стало легче шевелить руками. Он осторожно пытался высвободиться.
На полу стонал от боли Попов, лежал убитый Галимов. Ганифа начал энергично дергаться, чувствуя, как удается высвободить правую руку. Переводчик отошел от дверей, подходя к сержанту. Тот по-прежнему кричал и ругался. Блеснул нож в руках переводчика, который решил первому перерезать горло молчавшему до сих пор Ганифе. Обычно и в этом был какой-то садистский расчет, чтобы Попов еще немного помучился. Но он явно недооценил сержанта. Когда он проходил мимо него, сержант ударил его здоровой ногой. В это же время Ганифа высвободил вторую руку и бросился на мучителя. Им не связывали ноги, уверенные в том, что участь пленников будет достаточно быстро решена.
Первым ударом он выбил нож из рук переводчика. Затем нанес второй удар и, схватив врага за горло, повалил на пол. Переводчик был пожилой и тщедушный. Он явно не мог сопротивляться напору молодого и разозлившегося солдата. Прямо рядом с ним лежал труп Галимова, и упавший переводчик оказался в луже крови убитого солдата.
Может, это обстоятельство еще более разозлило Ганифу. Он душил негодяя изо всех сил, пока тот не захрипел, дергаясь всем телом. Ганифа продолжал сжимать руки на горле, пока наконец сержант не подал голос:
– Все, Ганифа, ты уже убил этого сукина сына. Успокойся.
И только тогда Ганифа с ужасом опомнился. Он отшатнулся от трупа убитого им человека. Он никогда не мог смотреть, как режут баранов, а теперь собственными руками задушил человека. Он согнулся от неожиданно подступившей тошноты. Его начало выворачивать. Даже Попов, продолжавший стонать, сумел найти в себе силы усмехнуться. Он понимал состояние Ганифы.
Через несколько минут в дом ворвались солдаты их взвода. Тело Галимова отправили домой в Уфу, где и похоронили. Спустя много лет Ганифа прочтет протоколы заседания Политбюро. Когда предложат хоронить погибших в Афганистане и ставить им памятники как героям войны, против выступил самый влиятельный член Политбюро и главный идеолог Михаил Суслов. Он обратил внимание, что подобные памятники будут напоминать о жертвах, понесенных страной во время выполнения воинскими частями своего интернационального долга. И поэтому было решено ограничиться обычными могильными плитами.
После случившегося в кишлаке сержанта Попова представили к ордену Красной Звезды, а Ганифе оформили недельный отпуск домой и наградили медалью «За отвагу». Домой он возвращался почти героем.
В свой батальон он вернулся через две недели. Шел второй год его службы. Теперь это был совсем другой человек. Девятнадцатилетний мужчина, уже побывавший в бою. Теперь он стрелял не раздумывая. И в феврале восемьдесят девятого, прикрывая дорогу, по которой выходили советские мотострелковые и танковые колонны, поэтапно выводившиеся из Афганистана, он снова по странной прихоти судьбы оказался у того самого кишлака, где погиб Галимов.