— Зато потом как новенький будете, — сказал Хомяк. — Впрочем, дело ваше, но — советую.
— Да, конечно, — ответил Жогин. Спорить не было сил.
Контора Хомяка пряталась за городом, среди строений промзоны, и за время дороги Илья Витальевич пришёл в себя. Слегка ломило виски, но обруч, стягивающий голову, пропал.
— Где ты был? — встретила его Марина, и вид её Жогину не понравился.
— Дела, — сказал он. — Что случилось?
— Дела-а, — повтороила Марина. — Пока ты где-то дела делаешь, твой сын… сын…
Она всхлипнула. Сердце Жогина рухнуло куда-то в кишки. Он похолодел.
— Что с Артёмкой?!
— Иди, посмотри, — сказала жена. Щеки её тряслись.
Иди и посмотри. Жогин облегчённо выдохнул. Случись что серьёзное с сыном, Марина так бы себя не вела. В доме толклись бы врачи, медсёстры, бегала бы прислуга. Значит, что-то натворил.
Быстро, не без суеты, Илья Витальевич поднялся на второй этаж и вошёл к сыну. Пахло рвотой, Артём в трусах и одном носке лежал на животе поперёк кровати, свесив голову вниз.
— Фу-х, — выдохнул Жогин, — ну и вонища!
— И это всё?! — прошипела жена. — Вонища?!
— Он пьян, — пожал плечами Илья Витальевич.
— Он ребёнок! Ему всего четырнадцать!
— Да, рановато так напиваться, — сказал Жогин. — Ты что предлагаешь-то?
— Что-то делать, — зло заявила Марина. — Это вы, мужики, пьёте. Ты должен знать, что делать.
— Проспаться для начала, — сказал Жогин. — Сейчас с ним говорить бесполезно.
— Какой ты бесчувственный чурбан! У тебя ребёнок страдает! Кто его напоил? Найди, сделай что-нибудь!
— Ну, не сегодня же, — примирительно сказал Жогин. — Ночь на дворе. Завтра Артём придёт в себя, спросим.
Артём завозился, замычал, его снова вырвало. Фисташки и сухарики, определил Жогин. Всё понятно, пиво — и много. Марина кинулась к Артёму, схватила за плечи, затрясла:
— Артёмка, сынок, кто так тебя? Скажи, мама накажет!
Сын открыл глаза, пьяно улыбнулся:
— Ы-ы-ы… Ма-ик! — ма… - и захрапел.
— Убрать бы надо, — сказал Илья Витальевич. — И тазик поставить. Если ночью плохо будет.
— Уж уберу. Вечно я за вами убираю, — выпрямилась жена. — Здесь буду спать. Сыночек…
Она погладила Артёма по макушке.
— Завтра поговорим с ним, выясним. Наверняка у кого-то из приятелей день рождения был.
— Нарожали козлов, — сказала Марина. — Таких надо в роддоме топить, как котят!
Илья Витальевич промолчал. Разве женщине, когда она в таком состоянии, что-то объяснишь? Кого она топить собралась? Мальчишек, таких же, как её сын? Что, насильно в него пиво вливали?
— Завтра, завтра, — сказал он. — Пусть спит. А завтра я с ним поговорю.
— Ты уж поговори, — угрюмо глядя на него, ответила жена.
— Да уж поговорю, — пообещал Жогин.
Но так и не поговорил. С утра за ним приехали от Хомяка. За ночь у полковника возникли разные мысли, и тому срочно понадобилось их высказать. Вечером Артём страдал и глядел виновато, и говорить с ним не имело смысла. Потом молчаливая Планета в пещере взорвалась вдруг обилием радиопередач. Это значило… это много что значило, не считая уже того, что на ней оказалась разумная жизнь. Илья Витальевич закрутился и забыл о своём обещании…
Часть вторая. Планета
Глава 9
Рассвело, и налетел ветер, покрыл рябью гладь Песчанки. Сторожок дёрнулся раз, другой — и снова замер. Сорби не сдвинулся с места. Похоже, рыба устроила себе выходной, за весь вечер и всю ночь только одна поклёвка и один полосатый красавец в сетке, что спрятана в траве, да и того, наверное, придётся отпустить. Уж слишком он маленький. Ничего, вернуться пустым даже лучше, чем прийти с одной маленькой рыбкой. Можно сделать хитрое лицо и сказать: «Не за рыбой ходили!», — а там думайте, что хотите. Жаль, что это будет только пыль в глаза, сам-то Сорби знает, что он ходил именно за рыбой. Ходил и ничего не поймал, чего уж говорить об остальном?
Солнце светило прямо в глаза. Сорби запахнул куртку и откинулся на траву. Всё у него будет! Ему всего семнадцать, вся жизнь впереди. Обучение второй ступени завершено, он среди лучших, зачем же думать о плохом? Ну, не то чтобы плохом, о… стыдном? Старый Чубург учит, что им рано думать о запретном. Сорби всегда верил жрецу на слово, да и как не верить, если Мир в самом деле пребывает в желудке Великого Тритона? Это впервые обнаружил мастер Ругол, а после строго доказал великий Гур Угон. Во всяком случае, так написано в школьных книгах.
Только в последний год Сорби стал подозревать, что Чубург не то что обманывает, а лукавит. Сорби, с тех самых пор, как научился буквам, стал книгочеем. Раньше он всегда пропускал страницы «про любовь». Глупости это всё и безделье, слюни и нюни! Настоящий мужчина должен быть героем: биться с врагами, открывать новые страны, покорять дикарей. Девчонки — для маменькиных сыночков, самих почти как девчонки. Почему же теперь, стоит ему посмотреть на них посмотреть, в груди холодеет, а в голову лезут безумные мысли? Вот только подойти страшно, и остаётся только думать и мечтать.