Тристан 1946

Утром я отправил Ванде телеграмму: «Дорогая Ванда, прости. Горвенал из меня не получился. Тристан и Изольда покинули мой дом. Жди письма».

Этого письма я так и не написал. Вечером я поднялся наверх, постучал. Отворил двери… Никого.

Глава IV

Только что ушел Драгги, хвалил меня за выдумку, хорошо, что я захватила из Пенсалоса корни и ракушки. Из корней Михал смастерил подставки для ламп, ракушки я нанизала на шнур, разделила большими узлами и подвесила это ожерелье к потолку возле камина, а рядом с ним еще одно ожерелье полегче, из разноцветных жестяных крышечек от бутылок; когда в камине горит огонь, ожерелье вздрагивает, жестянки ударяются о раковины и тихонько звенят, напевая песенку. Иногда кошка Минти прыгает на полку над камином, лапкой трогает ожерелье из крышек сначала осторожно, потом сильнее. Получается настоящая симфония, в награду за выдумку Михал принес мне жареных каштанов.

Михал сказал, что мне нечего огорчаться, я его никогда не спрашиваю, откуда он берет деньги, знаю только, что здесь намного лучше, чем у Франтишека, у этой старой лисы, у этого Иуды. После скандала мы с самого утра переехали к Миодрагу, Михал ему доверяет и я тоже. Михал любит лошадей, а Драгги живет в «Конюшне». Но оказалось, что во всем переулке ни одной настоящей конюшни нет, есть только гаражи, и одна дама как раз ищет шофера — она богатая и плохо видит.

Наша квартира прямо над ее гаражом, но дама не разрешает ездить мне вместе с ним, говорит, что шофер есть шофер и жена его ни при чем. «Жена» — нудное слово, вечная экономия на спичках, жалованье, проигранное в покер, вечные свары и ссоры, ненавижу это слово, и все равно я часто теперь говорю, что я жена Михала. Мне это приятно, но госпожа Маффет не любит жен, и теперь я часто сижу одна. Маффет то и дело ездит в гости и за город. На что ей это, если она так плохо видит?

В первый раз у меня есть время подумать, думать урывками плохо, я всегда до сих пор думала урывками — между одним делом и другим, между одним страхом и другим, может, и думать особенно не о чем было, но теперь у меня страшно много накопилось такого, о чем надо подумать, и как только Михал уходит на работу, я принимаюсь за уборку, а потом думаю, потому что в лаборатории, когда я делала анализы, я думала не для себя, а когда подметаешь или моешь, то опять же думаешь, чтобы немного отвлечься и еще чтобы не было скучно, вот и думаешь обо всяких пустяках; и только теперь, когда я думаю, — это настоящая работа, правда, я не столько думаю, сколько вспоминаю, и это очень трудно, я знаю, что мне нужно, и приходится здорово помучиться, чтобы вспомнить именно то, что хочешь, а потом постараться понять, почему это было именно так, и как-то связать с тем, что сейчас.

И только одного я не хочу — думать о чем-то наперед, потому что думать о будущем — это значит не думать, а гадать на кофейной гуще, я когда-то учила про силлогизмы — вывод делается соответственно посылке, и философ на основе прошлого и настоящего рассуждает о будущем, в жизни такие номера не выходят, именно так философствовала моя мама — она вышла замуж по любви (прошлое) и несчастлива (настоящее), значит, я, ее дочь, выйду замуж без любви (будущее) и буду счастлива, и что получилось? Прав был Брэдли, он не верил в будущее.

Брэдли не подонок, как мой отец, но с ним я была несчастлива, в этом виноват Михал, это он отдал меня Брэдли, об этом мы с ним говорили тысячу раз, конечно, я признаю, что я сама мечтала о переменах — больница мне осточертела, прозекторская осточертела, и дома тоже все осточертело до ужаса, все вокруг было омерзительно нечисто, уродливо, мне хотелось другой жизни и я как-то сказала ему, что хочу заниматься наукой, сказала для того, чтобы увидеть, огорчится он или нет, по правде сказать, я мечтала, чтобы он крикнул: «Кэти, зачем тебе наука, со мной у тебя и так начнется новая жизнь!» Но он меня не так понял.

Я простила ему, впрочем, нет, не то, можно ли простить дождь или снег? Он идет, он есть. И Михал тоже, какой он есть, такой и есть, и такой, как он есть, такой он мне нужен, чтобы была я. Он привез меня в Труро и не уехал, а остался рядом в Пенсалосе и это хорошо, если бы он уехал, я, может быть, перестала бы думать о нем, он — обо мне, и нас бы не было.

Все, что против нас, надо послать подальше, Михал не должен жалеть Брэдли, кто такой Джеймс Брэдли? Имя и фамилия в энциклопедии и в телефонной книжке, а для меня — сначала ложь, а потом какой-то мучительный бред, только мы существуем на самом деле — я и Михал.