Триптих

Старуха. Ты всегда твердил: из него ничего не получится. Ты всегда злился на нашего мальчика.

Дежурный. А ты всегда его защищала.

Старуха. Все-таки у него есть диплом.

Дежурный. Типографа!

Старуха. Да-да, Штефан, ты считаешь, что только ты работал, ты как отец, только ты был безработным…

Дежурный. Я не шлялся по демонстрациям.

Старуха. И все же ты был безработным.

Дежурный. Разве я пел «Интернационал»?

Старуха. Нет.

Дежурный. На что же он жил?

Старуха. Позднее он вместе с друзьями создал маленькую типографию, дела пошли неплохо. Он же получил образование. Но потом типографию запретили, потому что они печатали какие-то брошюры. И тогда Тис стал меня презирать, и я пролила много слез, он приносил мне свое белье, и я ему говорила, должен же человек поесть, и как он ел: молча, потому что презирал меня! Но когда живешь за счет киоска, приходится торговать тем, что надо людям.

Пауза.

Дежурный. Да, а после войны у него была букинистическая лавка, и вдруг дела у него пошли совершенно замечательно. У него бывали книги, которых нет даже в настоящих книжных магазинах. Ты знаешь, что такое букинистическая лавка?

Господин лет тридцати, элегантно одетый, держит в руке букет роз с длинными стеблями, выглядит смущенным, потом поворачивается к Медсестре, несущей поднос с инструментами.

Господин. Сестра…

Ильза. Кого вы ищете?

Господин. Я ищу вазу.

Ильза. Потерпите немножко.

Господин. Большую вазу.

Старуха в инвалидной коляске и Дежурный.

Старуха. Ильза!

Медсестра останавливается.

Почему ты не разговариваешь с отцом?

Ильза. Я ему не нужна.

Старуха. Что ты говоришь.

Ильза. Он ведь даже не слушает.

Старуха. Но он часто ходил с тобой в пешие походы, это я видела у него в альбоме, у тебя тогда еще были косы, Ильза, и отец укрывал тебя своей штормовкой.

Ильза. О да.

Старуха. Потому что было холодно, и между скал он разложил костер, чтобы вы не замерзли.

Ильза. О да.

Старуха. Разве он тебя не слушал?

Ильза. О да, когда я была ребенком.

Старуха. Ты все это забыла?

Ильза. Нет, бабушка.

Старуха. А велосипед? Я, собственно, знаю про велосипед потому, что у твоего отца опять не было денег, и он занял их у меня, ведь тебе хотелось иметь велосипед, Ильза, и ты его получила.

Ильза. О да.

Старуха. Согласись, ты несправедлива.

Ильза. Я ему написала, когда у меня была помолвка, и в ответ он прислал мне открытку.

Старуха. Ты говорила.

Ильза. Открытку, и больше ничего. Старуха. И так иногда бывало.

Ильза. Однажды я пришла к нему на могилу, и было как всегда, когда я хотела ему что-то рассказать… (Смотрит на Старика и отворачивается.)

Дежурный. Это его дочь?

Старуха. Милая девочка. Иногда после школы она помогала мне в киоске. Обрезала ножницами названия непроданных газет, чтобы их не занесли в счет.

Молодой человек в опрятном строгом костюме проверяет свои ногти, манжеты, галстук.

Молодой человек. Ильза?

Медсестра, несущая поднос с инструментами, останавливается и смотрит на Молодого человека.

Не смейся! Так положено, ты знаешь: безупречная одежда, но без экстравагантности. Белая рубашка — это обязательно. И, понятное дело, никаких длинных волос. Летом, когда жарко, нам разрешается спять пиджак, но не галстук, а рубашка должна быть каждый день свежей. Рукава не закатывать! Так не годится, когда занимаешься с клиентами. Для них, для клиентов, очень важно, чтобы я выглядел как отпрыск хорошего семейства или их ровня. Банк основан на доверии. (Еще раз проверяет манжеты.) Ильза, с понедельника я работаю в кассе!

Катрин и Старик.

Старик. Он никогда на ней не женится. Я ей так и сказал. Если только в банке узнают, что его тесть красный… они этого не любят.

Идут дальше.

Медсестра идет дальше, Молодой человек в опрятном строгом костюме один; Молодой пастор подходит к нему.

Пастор. Как вы умерли?

Молодой человек. Понятия не имею.

Пастор. Таким молодым?

Заключенный, из глубины сцены.

Заключенный. Я его застрелил. (Подходит ближе.) Вы меня тоже не знаете…

Молодой человек. Нет.

Заключенный. Мы никак не рассчитывали, что в кассовом зале кто-то задержится после конца рабочего дня. Я во всем сознался. Вы вообще не защищались, я и в этом сознался, вы считали банкноты и даже не поняли, что произошло. Меня бы помиловали за хорошее поведение, ровно через год. И я бы никогда больше не совершил ничего подобного, это правда, я уверен. (Молчание.) Почему мне не верят? (Молчание.) Ваша фамилия Губахер. Эрих. Двадцать семь лет. Вы были бойскаутом и закончили коммерческое училище. Я все это знаю, ведь это зачитывается вслух. И прокурор сказал, что вы всегда были очень добросовестны и пунктуальны. Я все это слышал. Вы были помолвлены с медсестрой. (Пауза.) Я в вас выстрелил. Да! Сзади. Да! Теперь вы меня видите. Я просидел девять лет, ломал себе над этим голову. Девять лет! — а он даже не спросит, как меня зовут. (Идет дальше.) Тут меня никто не знает…

Медсестра приносит вазу.

Господин. Спасибо, сестра, большое спасибо.

Медсестра идет дальше, Господин опускает вазу на пол и ставит в нее букет роз.