Тринадцатый двор

— А зачем мне муж? — посмотрев на Василия, сказала Начинкина. — Муж какой-нибудь хороший, отца Доминику не заменит. Станет для ребёнка мучением. Трудно человеку жить на земле, особенно маленькому, тем более моему ангелу во плоти. Я же вижу, с какой ненавистью порой смотрят на моего мальчика. А казалось бы, за что? Видимо, его душевная чистота раздражает. Нас, грешных, простые бесы мучают. А за души таких, как Доминик, борется сам сатана, хочет погубить. Но господь хранит людей своих, не даёт в обиду. И я, пока жива буду, в обиду его не дам.

Глава 9 Из дезертиров — в наполеоны

1

— Олеся — моя дочка! — Закричал попугай Женька, делая ударение на слове «моя».

— Заморю тебя, ворона, — пообещал Василий пернатому узнику.

Забавная была картина. У золочёной решётки в мундире полковника милиции стоял Василий, выпучив невидящие глаза, взглядом обращённые внутрь себя, а из клетки внимательно, вдумчиво его разглядывала заморская птица.

Сморкачёв с Уздечкиным, зажав пальцами носы, еле сдерживались, чтобы не рассмеяться. Но в какой-то момент не выдержали и разразились хохотом.

Василий пришёл в себя и назидательно заметил:

— Старайтесь меняться нравственно.

— Поздно, Василь Данилович, — констатировал Никандр.

— Это никогда не поздно. Вот, думаю, насколько беспечно проживаем мы лучшие годы. Живём в тёмную, ничего не знаем и знать ничего не хотим.

— Василь Данилыч, что случилось? — спросил Сморкачёв.

— Ты про это? — Василий не глядя огладил свой новый наряд. — Вчера с поминок отправился в ресторан «Корабль», там познакомился с кинорежиссёром Костасом Трипостопулосом, греком по национальности. Он ВГИК закончил, фильмы снимает. Из ресторана поехали с ним на «Мосфильм». Нарядили меня в мундир, делали пробы, фотографировали. А где моя одежда, не знаю. Там все деньги, все документы остались. Домой, если память не изменяет, таксист привёз, денег не взял.

— Форма вам идёт, — похвалил Никандр, стараясь отвлечь начальника от тягостных мыслей об утрате документов.

— Спасибо, — поблагодарил Грешнов, — теперь буду в ней ходить.

— И всё же, что случилось? — интересовался Влад. — Не из-за паспорта же так убиваетесь?

— От тебя ничего не утаишь. Игнат Могильщик меня поймал.

— Тогда понятно. Слушая о чужих похоронах, всегда думаешь о своих, — спокойно прокомментировал Никандр.

— Чего о них думать? Думать будут те, кто хоронить станет. Я о жизни своей никчёмной. Как живём? Как дни и ночи проводим? Это же ужас! А ведь был и я когда-то молод, были и у меня мечты и надежды. И девочка с чёлкой была, писала в письмах красным карандашом: «Люблю тебя». А теперь кто я такой? Чего хочу? О чём мечтаю? Живу в подвале с отбросами общества и тешу своё самолюбие тем, что считаю себя лучше вас. А на самом деле — не лучше, такой же отброс, даже хуже. Потому что у вас то нет выбора, а у меня — есть, мог бы и не быть отбросом. Тем не менее остаюсь им осознанно. Теперь вот и паспорт потерял. Так что сравнялся с вами совершенно.

— Что значит «отбросы»? Честное слово, обидно, Василь Данилыч, — сказал Никандр.

— Обидно? Вот видишь? А мне уже даже и не обидно. Отброс? Ну что же, пусть отброс. Вот как опустился.

— Всё от того, что в подвале сидим, — сказал Сморкачёв, — работали бы на поверхности, пусть даже на чердаке, по-другому бы себя чувствовали.

— Ладно. Забудем. Какой смысл ругать себя, если лучше уже не сделаемся. Давайте жить, как все, станем обвинять других в своих бедах.

Никандра, по его же просьбе, отправили за продуктами, а Влад взялся за то, к чему в шутливой форме призывал Грешнов, — стал сплетничать.

— Только и разговоров о том, что погибла принцесса Диана, — шептал Сморкачёв.

— Кто погиб? — переспросил Василий.

— Блудница из Букингемского дворца.

— Грек-режиссёр утверждает, что её убила Елизавета, стреляя с заднего сиденья белого «Фиата». Фильм про это собирается снимать, ищет актёров на роли. Всё правильно Влад говоришь, но ты — дезертир, и тебя никто слушать не станет. Ты — вне закона. Тебе нужно паспорт получить, выучиться. Тогда к тебе станут прислушиваться. Давай, определим тебя в институт?

— А бабе Паше ремонт кто будет делать?

— Никандр справится один, в крайнем случае, я помогу. Если хочешь чего-то добиться, надо Богу молиться, исправно трудиться, и учиться, учиться, учиться.

Жалуясь на головную боль, Василий поинтересовался:

— Ты почему Никандра недолюбливаешь? Мы же — одна семья.

— Потому что он — подхалим, любит поискать у начальства в шерсти, — убеждённо сказал Сморкачёв.

— Что ты такое говоришь? — смутился Грешнов.

— У обезьян это грумингом называется, подчиненные вожаку шерсть перебирают.

— Зачем?

— Вроде как блох ищут, а на самом деле это очень приятно. Вот и Уздечкин из таких. А уж если он добьётся своего, то все мы у него в шерсти искать станем.

— Имеешь в виду — станет президентом? — засмеялся Василий. — Время, конечно, сумасшедшее, но этого не будет никогда. Смешно. Представляешь, сидит Никандр в Кремле под своим портретом…

— Министры кудлатую его голову перебирают, — включился Влад.