Тринадцатый двор

Был горе-художник с лицом правдолюбивого юноши. Таких в тридцатые-пятидесятые, если верить фильмам той поры, любили назначать комсомольскими секретарями. Этот «секретарь», не дожидаясь начала церемонии, налил целый стакан водки, «жахнул» его в одиночку и тут же, ни на кого не обращая внимания, стал забивать себе «косячок». И готов был уже раскурить его, но тут подбежала Начинкина и устроила скандал. Она кричала так же громко, как её покойная мать, употребляла слова, которых Грешнов не слышал даже от её брата-уголовника.

Вдова взяла «дурекурильщика» за ухо и потащила вон из квартиры. Из коридора был слышен её вопль:

— Кто его сюда привёл?

— Славеня, — сказали ей.

— Кто это? Где этот Славеня?

— Это тот малахольный, что вместо подарка бутылку водки принёс.

— Где он?

— Он эту бутылку в одно горло выпил и ушёл.

— И правильно сделал. Вернётся, не пускайте. Наркоманов мне только не хватало. У меня сын — золотко, надежда мамина растёт. Какой пример он видит?

Нина бегала, распоряжалась, не замечая Грешнова и «оруженосцев». Чтобы как-то привлечь её внимание, Василий сказал те испанские слова, которым научила его хозяйка дома:

— Абуелла, где умбасо? Для непосвященных перевожу: «Бабуся, где стакан?».

Грешнов произнёс всё это намеренно громко, чтобы разрядить обстановку, и это у него получилось. Все засмеялись, вдова успокоилась, пригласила пришедших за стол. Началась церемония.

Только уселись, Нина встала и, держа в поднятой руке рюмку с водкой, по-деловому, как на перевыборном собрании, стала отчитываться.

— Сходила в Храм, помолилась об упокоении души раба Божьего Георгия, заказала сорокоуст и панихиду. Давайте помянем покойного моего мужа, выпьем и закусим по традиции наших предков.

Все встали, молча выпили и снова сели за стол, на котором их ждал рис с изюмом, мед в горшочках, блины, кисель и рыбные пироги.

Чуть погодя помогавшие по хозяйству женщины стали подавать горячее. Подали щи, и Начинкина всех заставляла их есть. Уверяла, что «тарелочку надо скушать обязательно».

— В Храме сказали. что душа покойного отлетает вместе с паром, — убеждала она.

Василий категорически отказался есть щи.

— Не мели чепуху, — огрызнулся Грешнов. — Душа Юрка год назад отлетела, не только с паром, но и с жаром.

Злился Василий на самом деле из-за того, что на годовщину смерти мужа Нина нарядилась, как на свадьбу. Разве что наряд был сплошь тёмных тонов. Синяя шифоновая прозрачная блузка, кружевной прозрачный бюстгальтер чёрного цвета, коротенькая чёрная юбка, открывающая красивые ножки в чулках с рисунком, чёрные туфли на высокой шпильке, причёска, макияж, дорогие духи. Такой «вооружённой» он её никогда ещё не видел.

Вокруг вдовы, стоило Начинкиной только встать из-за стола, увивались все мужики, наперебой предлагая услуги. А мужиков на поминках было предостаточно. Позвала, не поскупилась и не постеснялась. Пришёл даже Стёпа Адушкин, который из-за визита бандитов отказался работать ночным сторожем.

«Сторожить отказывается, а водку пить соглашается», — подумал Василий, но ничего не сказал. Обняв Адушкина в качестве приветствия, он посмотрел на Нину, непроизвольно нахмурив брови.

Чтобы как-то успокоить любовника, вдова предложила наполнить рюмки и объявила:

— Слово лучшему другу покойного.

— Год назад, когда Юрка хоронили в закрытом гробу, я сказал на поминках о том…, — начал Василий издалека.

— Про кофейное зёрнышко не забудь, — подсказала Начинкина.

— …Я тогда на поминках сказал, — продолжал Грешнов, — что негры в Африке, когда у них умирает кто-то из близких, делают ему гроб в форме кофейного зёрнышка или в виде пироги, ихней африканской лодки, или в форме барабана, на котором они точно так же хорошо играют, как в наших лесах зайцы на пнях. Был бы Юрок негром, они бы выстругали ему гроб в виде красивой машины. К чему клоню? Никто его мёртвым не видел. И мне порой кажется, что и теперь он едет в нашей колымаге по прямой дороге, по ровному, свободному шоссе, красивый, весёлый, молодой и плачет о всех нас. Так сладко плачет, как только он умел, — голос у Василия задрожал, готовый сорваться в рыдания. Но он его удержал на самом краю, вывел в спокойное русло и продолжил. — А мы, плохие люди, подсмеивались над ним. А он, жалея нас, никчёмных, рыдал, не зная, как нам помочь.

Грешнов молча выпил.

— Молодец, — похвалила Нина, смахнув слезу. Она подошла к Василию, поцеловала в щёку и тут же, достав душистый носовой платок, стерла со щеки след помады.

Вернувшись к жене «латиноса», рядом с которой она сидела, Начинкина в ответ на заинтересованный взгляд последней, направленный на Грешнова, сказала: