Тринадцатая рота (Часть 1)

- А-а, где там повезло, хлопче добрый? Горе-то, горюшенько какое! ухватясь за седую голову, заголосил старик. - Утонул, пропал в клятой жижке наш замечательный, наш обожаемый Песик...

Гуляйбабка слез с передка, подошел к фуре, тронул за плечо старика:

- Уймите свое безутешное горе, диду. Поберегите горькие слезы. Еще не все такие выдающиеся ямокопатели утонули в навозной жиже. Еще много их на земле. Будет о ком слезы лить.

Старик поднял голову, глянул повеселевшими глазами:

- Ой, спасибочко, сынку! Утешил старика. Правду сказал. Не все еще, не все сгинули. Будет о ком слезу обронить. Низко кланяюсь вам и на этом добром слове дозвольте мне поспешать. Время душное. Не зимой хоронить, пан староста может тьфу! - завонять.

- Счастливый путь, - протянул руку Гуляйбабка. - Приятных похорон!

Старик крикнул на волов, хлестнул их хворостиной, и скрипучая фура вновь запела свою дорожную, а вместе с ней затянул опять и старик:

Ой ты, куме, ты, Масею,

Чи ты бачив чудасею...

Гуляйбабка окинул взглядом свой спешенный на привал обоз и крикнул:

- По коням!

21. ОТЕЦ АХТЫРО-ВОЛЫНСКИЙ ОТКРЫВАЕТ СМЕХОЧАС, ЕГО РАССКАЗ О БЕСПОДОБНОЙ АНГЕЛИЦЕ

Трудно просыпаться на птичьей заре... Сон-чародей этак и манит тебя вздремнуть еще минутку, понежиться, побыть в плену какой-нибудь сказочной феи. Но тот, кто отбросит к дьяволу эти сладкие соблазны и воспрянет вместе с птицами, ни за что не пожалеет потом. Он попадет в еще более прекрасный, но уже не сказочный, а живой мир, распахнутый перед ним во всей волшебной красе. Раннее утро околдует его, зачарует переливами лучей и красок, радостными звуками и песнями, дивными рисунками и картинами, захватит в плен, вдохнет ему свежие силы, даст птичьи крылья, и человек вдруг гордо поднимет голову, вздохнет во всю грудь и, улыбнувшись, скажет:

"Как же прекрасно жить на земле, дышать воздухом росных трав и берез, встречать рассвет, слушать милые песни птиц, любоваться созданием природы и человека и самому петь и созидать!"

Утро в России! Есть ли еще где-нибудь на земле такие чистые росы, такой дивно свежий, настоенный на тысячах цветов и трав, хмеле, хвоях, листьях кленов, берез и тополей, смешанный с запахами зрелых хлебов воздух, такой синевы, глубины и размаха небо, такие веселые птичьи ярмарки и такое дух захватывающее раздолье, которое открывает каждое утро синий рассвет перед человеком?

Иван Гуляйбабка проснулся оттого, что на него сыпанул крупным горохом дождь. Рывком отбросив с головы дорожный плащ и все еще лежа на спине, он увидел над собой растрепанные косы дремной березы, а выше них - иссиня-чистое, в затухающих звездах небо. Оно как бы разделилось надвое. Левее березы было почти таким, как и в полночь, когда просыпался проверять часовых, правее же чуть развиднелось, дрогнуло легким, еле заметным румянцем. "Что за диво! Небо чисто, а сыпануло дождем. Ах, вот кто виновен! Комендант зари - белка. Прыгнула с березы на березу и сбила росу. Куда же ты, милая, держишь путь в такую рань? Ах, вот куда! Ну, ну! Поспешай, товарищ комендант".

Рыжий юркий зверек с загнутым вверх пушистым хвостом, держа направление к чернолесью, пробежал по толстому суку березы, легко перемахнул на соседнюю осинку и, рассыпая серебро росы, пошел скакать по макушкам сосен и елей. Вздрогнули, устыдясь своей неубранности, березы. Тихий шепот побежал от них по земле: "Просыпайтесь, просыпайтесь, просыпайтесь... - послышалось вокруг. Румяниться, румяниться, румяниться пора".

"Ха-ха-ха-ха", - раскатисто засмеялся в орешнике дрозд, подслушавший шепот белоногих красавиц.

"К чему наряжаться, к чему наряжаться? Совсем, совсем, совсем ни к чему", - заговорила в кустах ивняка варакуша - соперница соловья.

В разговор вступила зорянка, за ней скворец, малиновка, скандальная сойка... и вскоре защелкала, засвистала, защебетала, заспорила вся бессчетная птичья рать. Тщетно пытался перекричать их с луга коростель. Не разогнал и метавшийся меж деревьями коршун. Спор разгорался с каждой минутой все сильней и сильней. А березы меж тем подрумянились, причесались, сбежались то парочками, то по трое, то в целые хороводы и начали поглядывать на луг, где фыркали кони и сладко похрапывали невесть откуда занесенные в такую глушь раскудрявые женихи.

Гуляйбабка, молодецки раскинув по мягкотравыо руки, ноги, сладко потянулся, вдохнул хмель черемушно-березового настоя и, крякнув от удовольствия, вскочил на ноги.

- Подъем! Побудка, хлопцы!

Задвигался, закашлял, зазевал спавший на лужке близ берез походный лагерь "Благотворительного единения". Одни возрадовались хорошей зорьке, другие заворчали:

- В такую рань! Еще бы часок!

- Вставай, вставай! Да живо. По тревоге. Поможем фюреру - тогда и отоспимся. Все проснулись? Ста-но-вись!.. Равняйсь! Смирно! Нале-во! Правое плечо вперед! За мной! На зарядку. Шагом-м...

И вот уже вся команда, растянувшись в гусиную цепь, замелькала между берез. Впереди сам личный представитель президента. Позади, задрав рясу выше колен, с крестом на шее, босиком едва поспешал отец Ахтыро-Волынский.