Трильби

Ликуйте, народы, и бога хвалите!

Рождество! Рождество! Родился спаситель!

— так пел и рвался ввысь, отдаваясь эхом под куполом собора, мощный, глубокий, звучный баритон, покрывая орган, улетая в дыму кадил под небеса, все громче и громче, пока не показалось, будто вся вселенная дрожит от громоподобного гласа, вещающего миру о любви и всепрощении!

Так по крайней мере показалось Маленькому Билли, которому было свойственно все превозносить и преувеличивать, особенно в мире звуков. Певческий голос имел над ним магическую власть и волновал его до глубины души, — даже мужской голос.

А чем, как не глубоким, проникновенным, прекраснейшим человеческим голосом можно выразить подобные отвлеченные, эпические чувства, в которых, как в фокусе, отразилось все лучшее, на что только способна коллективная мудрость людей!

В ту ночь Маленький Билли возвращался к себе домой в отель «Корнель» в очень восторженном расположении духа — в самом высоконравственном и возвышенном!

Но посмотрим теперь, как низко мы иногда падаем, какими бываем подчас пошлыми и тривиальными!

На ступеньках подъезда сидел и курил две сигары сразу Рибо, знакомый Билли; он жил в отеле, и комната его находилась как раз под комнатой нашего героя этажом ниже. Рибо был настолько под мухой, что не смог позвонить. Но петь он мог и во все горло орал отнюдь не рождественский гимн, так как провел вечер сочельника нев церкви.

С помощью заспанного слуги Билли водворил повесу в комнату, зажег для него свечу и, с трудом высвободившись из его пьяных объятий, предоставил ему валяться там в одиночестве.

Лежа в постели и стараясь воскресить в душе возвышенные переживания сегодняшнего вечера, он слышал, как пьянчуга бродил, спотыкаясь, по комнате, и неустанно затягивал бессмысленную шансонетку:

А ну, налей!

Пой веселей!

Пусть до утра гуляет душа!

За общим столом

Мы вместе споем

С вакханкою милой, что так хороша!

Через некоторое время беспорядочное пение утихло, его сменили другие звуки, напоминающие пыхтенье грузового катера, когда тот плывет по каналу. Негодный гуляка!

И вдруг Билли пришло в голову, что в комнате под ним могут загореться занавески. Со всеми возвышенными переживаниями на эту ночь было покончено.

Наш герой, дрожа от страха и негодования, не смыкал больше глаз, стараясь уловить запах тлеющего муслина, и поражался, как может образованный человек — Рибо учился на юридическом факультете — довести себя до такого возмутительного состояния! Какой скандал! Позор! Это недопустимо! Он этого не простит Рибо даже ради сочельника. Он обо всем расскажет хозяйке, мадам Поль; Рибо немедленно выставят из отеля, или он — Билли — переедет сам, завтра же! Наконец он заснул, придумывая, что бы еще сделать с этим распутным кутилой. Так нелепо и отвратительно закончился для Билли сочельник.

На следующее утро он пожаловался мадам Поль, и хотя не пригрозил ей, что переедет, и не настаивал, чтобы Рибо выгнали на улицу, но с ледяным равнодушием выслушал, что тому было очень плохо наутро.

Билли сухо выразил свое крайне отрицательное отношение к непристойному поведению сего господина и долго говорил о пожарах, возникающих оттого, что пьяницы остаются одни в комнатах, где висят легковоспламеняющиеся занавески и горит свеча! «Если б не я, — строго сказал он хозяйке, — Рибо до утра валялся бы на ступеньках, и поделом ему!» Он был великолепен в праведном гневе, несмотря на то, что довольно-таки плохо изъяснялся по-французски. Мадам Поль, глубоко огорченная за своего провинившегося квартиранта, приносила извинения, уговаривала не сердиться… Так Маленький Билли встретил свое двадцать первое рождество, возблагодарив свою звезду, как фарисей, за то, что он не такой, как Рибо!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Блаженство прошлых дней

Уж не вернется вновь…

О, горькая судьба!

Душа души моей,

Разбилася любовь,

Я потерял тебя!

Часы пробили полдень. Но ожидаемая посылка все еще не прибыла на площадь св. Анатоля.

Вся батарея кухонных принадлежностей мадам Винар была наготове. Трильби и Анжель Буасс пришли в мастерскую, засучили рукава и ждали сигнала к началу действий.

В первом часу трое художников и две обворожительные прачки, крайне обеспокоенные, сели завтракать и прикончили паштет из гусиной печенки, с горя запив его двумя бутылками бургундского.

Гостей ожидали к шести часам.

Стол накрыли нарядной скатертью, одолжив ее в отеле «Сена», распределили, кто с кем будет сидеть рядом, затем переменили распорядок и перессорились, но Трильби, со свойственным ей упрямством в такого рода делах, одержала верх, и, хотя не имела на это никакого права, последнее слово осталось в конце кондов за нею.

— Всегда она так! — заметил при этом Лэрд.

Два часа… три… четыре… Но посылки все не было. Смеркалось. Вдоль набережной один за другим зажглись газовые фонари. Друзья встали коленями на диван, облокотились на подоконник и, вглядываясь в вечернюю темноту, старались различить, не едет ли карета с посылками с Северного вокзала, и при этом мрачно размышляли о Морге, силуэт которого смутно вырисовывался на другом берегу реки.