Трильби

— Трильби умер, — воскликнула она, — Трильби здесь нет! А впрочем, — добавила она злорадно, — зачем Дугалу этот ящичек, который нельзя отпереть, не сломав его? Кто откроет ему секрет волшебного замка, вероятно скрытого под этими изумрудами? Тут надо знать магические слова волшебника, сделавшего шкатулку, и продать душу какому-нибудь злому духу, чтобы проникнуть в эту тайну.

— Для этого нужно только любить Трильби и сказать ему, что ты его любишь, — ответил голос, исходивший из чудесного ящичка. — Навеки осужден, если ты откажешь, спасен навеки, если ты согласишься, — вот моя судьба, судьба, уготованная мне твоей любовью…

— Нужно сказать?.. — повторила Джанни.

— Нужно сказать: Трильби, я люблю тебя!

— Сказать это… И шкатулка откроется?.. И ты будешь свободен?

— Свободен и счастлив.

— Нет, нет! — растерянно проговорила Джанни. — Нет, я не могу, я не должна!

— А чего ты боишься?..

— Всего, — ответила Джанни. — Страшного клятвопреступления, отчаяния, смерти…

— Безумная! Что же ты подумала обо мне!.. И ты могла вообразить, ты, которая всё для несчастного Трильби, что он будет терзать твое сердце преступным чувством и преследовать тебя гибельной страстью, которая разрушит твое счастье, отравит тебе жизнь… Не так должна ты судить о моей нежности! Нет, Джанни, я люблю ради счастья любить тебя, повиноваться тебе, зависеть от тебя. Твое признание только еще раз подтвердит мое право повиноваться тебе, это не будет жертва! Сказав мне, что ты меня любишь, ты освободишь друга и приобретешь раба. Что общего, по-твоему, может быть между моим возвращением, о праве на которое я прошу тебя, и благородным и трогательным обетом, связывающим тебя с Дугалом? Моя любовь к тебе, Джанни, — это неземное чувство; ах, если бы я мог выразить, если бы ты могла понять, как нежное сердце, сердце, обманутое здесь в самых своих страстных привязанностях или лишенное их преждевременно, в новом мире вечной любви открывается бесконечному блаженству, которое уже не может быть преступным. Твои слишком еще слабые чувства не поняли несказанной любви души, освобожденной от всяких обязательств, которая может, не совершая никакой измены, окружить безграничной привязанностью любое избранное ею существо. О Джанни, ты не знаешь, сколько любви по ту сторону жизни, и какая она спокойная и чистая! Скажи мне, Джанни, скажи только, что ты меня любишь! Это нетрудно сказать… Твоим устам, должно быть, нелегко произнести только слова ненависти. Я же люблю тебя, Джанни, люблю только тебя! Все мои мысли принадлежат только тебе. Сердце мое бьется только для тебя. Грудь моя так трепещет, когда в воздухе, где я пролетаю, раздается твое имя! Даже губы мои дрожат и не повинуются мне, когда я хочу произнести его. О Джанни, как я люблю тебя! Неужели ты не скажешь, неужели не посмеешь сказать: «Я люблю тебя, Трильби, бедный Трильби, я немножко люблю тебя!..»

— Нет, нет, — сказала Джанни, с ужасом выбегая из комнаты, где стояла пышная темница Трильби, — нет, я никогда не нарушу клятвы, которую дала Дугалу, дала свободно, у подножия святого алтаря; правда, нрав у Дугала иной раз бывает несговорчивый и суровый, но я знаю, что он меня любит. Правда и то, что он не умеет выразить свои чувства, как этот роковой дух, не дающий мне покоя; но кто знает, быть может, этот пагубный дар — лишь проявление дьявольской силы; и не дьявол ли соблазняет меня искусными речами эльфа? Дугал — мой друг, мой муж, супруг, которого я выбрала бы и теперь, и ничто не заставит меня изменить моему решению и моим обещаниям! Ничто, даже сердце мое, и пусть лучше оно разобьется, чем забудет долг, возложенный на него богом!