Триктрак

— К гостинице, — не задумываясь, ответила я.

— О’кей, Анастасиа.

В пути он молчал, сосредоточившись на вождении, а я хотела начать какой-то разговор, но не могла. Я вышла на Певенси Роуд, у гостиницы, коротко попрощавшись с Питером Нейтаном и, поднявшись в свой номер, поняла, что позабыла нарды на заднем сидении Мини Купера. Мне вдруг стало удивительно легко — и предстоящий разговор с Джеймсом уже не казался столь сложным, — чувство вины, застегнув пальто и надев шляпу, отклонялось, выйдя за дверь. Хотя, я знала, что оно не ушло далеко, ожидая в ближайшем переулке, но его временное отсутствие принесло облегчение и возможность действовать. Бывает такое состояние легкости, которое может наступить по разным причинам — утреннее солнце, свежий ветер, живописное полотно, покупка наряда, доброе слово, неожиданный поступок… мелкие детали и важные вещи, калейдоскопом меняющиеся картинки, здоровый эгоизм и надежда. С возрастом я научилась ценить эти короткие мгновения невыносимой лёгкости бытия. В таком настроении я и приехала к Джеймсу. Я сказала ему, что благодарна за возможность побывать в его стране, что приключение, которое случилось со мной, возможно, станет одним из самых ярких воспоминаний — ведь далеко не каждый может оказаться в центре такой авантюрной истории, — что я желаю ему встретить ту, что сможет стать хорошей подругой, и хочу, чтобы он не стыдился своего предка, который и так поплатился за свой поступок. В общем, наговорила массу банальностей, какие обычно произносят в таких случаях. Разумеется, я сделала множество грамматических и жизненных ошибок, но кто из нас не делает тех или других. Монтгомери выслушал меня, почти не перебивая, изредка покашливая. Ответил в том же духе, витиевато выразив сожаление и надежду, что возможно, я всё же передумаю, и настаивая, чтобы я пожила в его доме оставшиеся до отъезда дни. Я вежливо и старательно отказалась, объяснив, что уже приняла решение и хочу побыть одна, чтобы отдохнуть и обдумать случившееся. Он порывался отвезти меня в гостиницу, но я снова настояла на том, что он слишком слаб, чтобы садиться за руль.

Вернувшись в свой номер, я изобразила несколько танцевальных па, явно побеспокоив живущих этажом ниже, и, сдурев от облегчения, полезла в мини-бар, открывать который до сих пор избегала, дабы не понести лишние расходы. Откупорив бутылку пива, наполнила стакан и с наслаждением выпила. Заснула рано, слегка пьяная и свободная, но проснулась ночью, в половине третьего. Долго не могла уснуть, думала о прошлом, что всегда неотступно шагало рядом, иногда вызывая легкий приступ боли или сожаления, иногда — всплеск радости, оттого что радость была.

В те далекие дни я была больна любовью, и эта болезнь, отъезд, бегство Лёньки буквально сбили меня с ног, уложив в постель на две недели. Я не могла ходить, подкашивались ноги, температура упорно держалась около 38-ми. Встала лишь после того, как подруга Лёля, усевшись на кровать, открыла коробку с нардами. «Поиграем?» Я нажала на потайную панельку и, достав записку, протянула изумлённой подруге.

Дорогая моя!

Ничего не бойтесь, любите и будьте счастливы,

пока живы.

Вашъ С.

«Кто этот С? — спросила она. — Смолич из прошлого, небось?» — добавила, улыбнувшись.

Я читала и перечитывала записку из прошлого, словно адресованную мне. Нашла листок с рисунком и автографом Смолича «Девушке, проливающей кофе», и мне стало легче, словно слова помогли избавиться от тяжёлой гнетущей пелены.

Я обнаружила, что жду ребенка, когда моей беременности шел уже третий месяц — по неопытности не сразу поняла, что происходит со мной. Ждала писем от Лёни, которые он не писал, ездила в Заходское к Владлену Феликсовичу, который всегда был отчего-то очень добр ко мне. Вероятно, считал, что я стала бы хорошей женой его племяннику, если бы всё сложилось.