Тридцать три поцелуя на десерт

Перед началом весьма и весьма занятного представления. Если эти гастролёры по всем окрестным деревням проедутся, особенно по тем, где и «зонтики» не раз встречались, и хвори непонятного происхождения вспыхивали, то я и моргнуть не успею, как под стенками моего замка соберётся весь местный сброд с вилами наперевес.

Буду чёрного колдуна изгонять.

Надо будет Мерфу воробья отправить. Пусть отправит кого-нибудь проследить за этими актёрами из погорелого театра. А ещё лучше не проследить, а сопроводить – отсюда и ровнёхонько до казематов чёрного колдуна.

Я злорадно усмехнулся. А что? Отличная идея! Запугать как следует, запереть в подвале. Пусть посидят пару деньков на хлебе да воде. Глядишь, к тому времени, как я в замок вернусь, и вопросов никаких задавать не нужно будет, сами обо всём запоют. Без подсказок и шпаргалок.

– Брэд, – заговорщицким шёпотом окликнула меня Мадди. – А как ты расспрашивать-то будешь? Мы же тут тайно.

И за кончик перекинутой через плечо косы дёрнула. У меня от этой косы в голове звенит, как в башне звонаря в полдень. Она специально это делает? Вчера эта коса змеёй по спине её вилась. И бантик синий, дурацкий, чуть ниже копчика… Зубами хотелось его содрать. Или укусить. Да, вот там.

На ладонь ниже синего бантика.

Сегодня лента была серой, как пальто Мадди, как моя безрадостная ночь и небо над головой. И волосы Лисичка заколола иначе: собрала как-то сверху, словно укоротила, и бантик с попы переместился на грудь.

Только ещё хуже стало.

– Как? – переспросил я, любуясь ею. Растрёпанная, румяная, глаза азартно горят, карман хрустит орехами – мечта, а не женщина. – Сейчас покажу.

Я переложил её ладошку себе на локоть и сделал приглашающий жест в сторону мешка с сушёными сливами, одновременно задавая вопрос хозяйке прилавка:

– Эй, уважаемая, а товар ваш на пробу можно брать? Не отравимся? А то моя жена опасается.

Мадди протестующе булькнула, но я ей мило улыбнулся и плотнее прижал к локтю задрожавшие пальчики.

– Чего это она опасается? – подозрительно сощурилась бакалейщица. – Чего это вы напраслину возводите?

– В положении мы, – немного понизив голос, поделился я «сокровенным», и Лисичка вспыхнула так, что воздух вокруг нас нагрелся градусов на десять. – А у вас, говорят, родственница от порченной лихорадки померла. По закону всё, к чему покойница прикасалась, сжечь надо бы…

Народ вокруг прилавка тревожно замолчал, а лавочница, наоборот, заголосила:

– Люди добрые! Это что же делается! Посреди белого дня негодники хулу возводят! Да я каждую ягодку вот этими рученьками собирала, сушила каждую, каждую сахаринку сама в ступке домашней перемоло…

– Бина, ты-то ври, да не завирайся! Мои это сливы! – послышался из толпы женский голос. – Ты ж их всегда за бесценок скупаешь, а потом продаёшь втридорога…

– За бесценок? – оскалилась Бина. – Втридорога? Курва ты кособокая, да я ж тебе...

– А соль ты у заезжих купцов в Фархесе покупаешь. И сахар, – сдали с потрохами лавочницу. – Мы у тебя-то добро только потому и берём, что ехать далёко.

Я кашлянул и попытался вернуть разговор в нужное мне русло:

– Да мне, собственно, нет никакого дела до поставщиков уважаемой госпожи Бины. Мне бы насчёт покойницы. От чего она померла-то? От порченной лихорадки?

– От магической, – ответил мужик в одноухой шапке. – А тебе что до того?

– Говорю же. Жена моя слив у вас купить хотела, да испугалась, узнав о лихорадке. – Мужик глянул на Бину. Та больше не причитала на всю ярмарку, но продолжала хмуриться. – Вы и сами можете заболеть. Был у вас лекарь? Сказал, как хворь правильно называется? Потому что если это не порченная лихорадка…

– Лекаря не было. – К моему удивлению, ответили мне не хозяева, а кто-то из толпы. – Целитель к ним приезжал. Важный. С тростью и в зелёном плаще.

– Ого! – присвистнул я. – В плаще? Из самой Цитадели что ли?

– Из Фархеса он, – проворчала с недовольством Бина. – Приехал, посмотрел. Грамоту оставил, что хворь магическая, но не заразная. И уехал. Ясно?

– Чего ж тут неясного? – искренне изумился я. – А кто его позвал?

– Кого?

– Да целителя.

– Сын наш позвал. Бертик. Только я всё равно не пойму, вам то что до него?

– Ой, да нам ваш сын совершенно неинтересен, – капризно пробормотала Мадди. – Но грамоту я бы посмотрела. А то мало ли что…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И ладошку этак к животу прижала, будто прикрывала его ото всех.

– Чужачка дело говорит, – после короткой паузы согласился голос в нередеющей толпе. – Я бы на грамотку ту тоже не прочь посмотреть.

Бина глянула на меня с ненавистью, но при этом обречённо махнула рукой.

– Да делайте, что хотите, – сказала она. – Патрик, проводи.

Патриком оказался один из парней-помощников. «Сыновья, – догадался я. – Второй, видимо, Бертик».

Молчаливый Патрик вышел из-за прилавка и, не говоря ни слова, двинулся по разбитому тракту в сторону основного скопления посёлочных домиков. Большая часть зевак с рынка двинулась вместе с нами.