Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

Солнышко снова засипела, и этот отчаянный сип напомнил старшим одинокий паровозный гудок уходящего в туннель поезда.

– Посмотрим в холодильнике, – ответила Вайолет. – Может быть, хрен там.

Клаус кивнул и открыл кухонный холодильник. Он был почти так же пуст, как и кухонные шкафы. На верхней полке стояло шесть бутылочек с лимонной газировкой, какой Фил угощал Бодлеров в первый их вечер на борту «Квиквега». На средней полке лежал остаток мягкого белого сыра, завернутый в вощеную бумагу. А на нижней полке они обнаружили большое блюдо и, увидев то, что в нем лежало, заплакали.

– Я совсем забыла, – сказала Вайолет. Слезы катились по ее лицу.

– Я тоже. – И Клаус достал блюдо из холодильника.

Фил употребил всю оставшуюся провизию (слово, означающее здесь запасы продуктов), чтобы испечь торт. На вид он был похож на торт с кокосовым кремом, какой делал доктор Монтгомери, и старшие Бодлеры удивились – неужели Солнышко, тогда совсем еще младенец, настолько усвоила секреты готовки, что помогла Филу соорудить такой десерт. Торт был густо покрыт глазурью, из толщи крема торчали кусочки кокосового ореха, а сверху голубой глазурью были выведены веселым, оптимистичным почерком Фила два слова.

– «Пятнадцатилетие Вайолет», – с ошеломленным видом прочел Клаус. – Вот почему воздушные шарики.

– Да, мне исполнилось пятнадцать, как раз когда мы были в гроте, а я и забыла.

– Солнышко не забыла, – заметил Клаус. – Помнишь, она обещала какой-то сюрприз? Мы должны были вернуться из пещеры после выполнения задания и отпраздновать твой день рождения.

Вайолет опустилась на пол и положила голову на Солнышкин шлем.

– Что же делать? – прорыдала она. – Мы не можем потерять Солнышко! Не можем!

– Должен же быть какой-то заменитель хрена, – сказал Клаус. – Но какой?

– Не знаю! – выкрикнула Вайолет. – Я ничего не понимаю в готовке!

– Я тоже! – И Клаус тоже зарыдал. – Одна Солнышко понимает!

Плачущие Бодлеры посмотрели друг на друга и враз взяли себя в руки, что в данном случае значит «собрали все свои душевные силы». Затем они, не сговариваясь, открыли маленькую дверку Солнышкиного шлема, быстро вытащили оттуда сестру и быстро захлопнули дверцу, чтобы гриб не успел распространиться. С виду сестра их не изменилась, но, когда она открыла рот и со свистом втянула в себя воздух, они увидели во рту у нее несколько серых стеблей и шапочек страшного гриба – все в черных пятнах, как будто в рот ей налили чернил. Дыша с присвистом, Солнышко протянула свои ручки к брату и сестре и схватилась за их руки. Ей не надо было ничего говорить, Вайолет с Клаусом и так поняли, что она просит их о помощи. Но что они могли сделать? Только задать в отчаянии один вопрос.

– Солнышко, – сказала Вайолет, – мы выяснили, какое требуется противоядие. Спасти тебя может только хрен. Но хрена на кухне нету.

– Солнышко, есть ли какой-нибудь кулинарный заменитель хрена? – спросил Клаус.

Солнышко открыла рот, словно пытаясь что-то ответить, но старшие услышали лишь свистящий звук – это воздух пытался протиснуться сквозь грибы. Руки сестры сжались в кулачки, тельце скорчилось от боли и страха. И наконец ей удалось выдавить одно слово – слово, которого многие не поняли бы. Одни приняли бы его за какое-то выражение из личного словаря Солнышка – возможно, способ сказать «Я вас люблю» или даже «Прощайте, дорогие брат и сестра». Другие сочли бы это полной бессмыслицей, просто звуками, которые издает тот, кого душит смертоносный гриб. Однако нашлось бы немало тех, кто понял бы это сразу. Житель Японии понял бы, что она имеет в виду приправу, подаваемую к сырой рыбе и маринованному имбирю. Шеф-повар понял бы, что Солнышко говорит о зеленом едком корне, который многие считают кулинарным заменителем хрена. А Вайолет с Клаусом поняли, что их сестра назвала средство своего избавления, иначе говоря, то, что спасет ей жизнь, или же что избавит ее от медузообразного мицелия, или же, что важнее всего, предмет, закупоренный в жестяной баночке, который Солнышко нашла в подводной пещере и который Вайолет до сих пор хранила в водонепроницаемом кармане своего комбинезона.

– Васаби, – прошептала Солнышко сиплым, сдавленным грибами голосом. И больше ей ничего и не надо было говорить.

Глава двенадцатая