Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

Бодлеры закивали в ответ, и Клаус снова открыл записную книжку.

– «Любые приправы и пряности, – прочел он, – следует снабжать кодированными этикетками, отсылающими волонтеров к стихотворным шифрам».

– Что-то я не понимаю, – растерялся Куигли.

Клаус со вздохом потянулся за горчицей.

– Это место действительно сложное. Горчица – это приправа, и получается, что она должна отсылать нас к каким-то стихам.

– Каким образом горчица может отослать нас к стихам? – спросила Вайолет.

Клаус улыбнулся.

– Я долго ломал себе голову, – сказал он, – но в конце концов решил посмотреть на состав. И вот послушайте: «Уксус, горчичный порошок, соль, куркума, последний катрен одиннадцатой части „Сада Прозерпины“ Алджернона Чарлза Суинберна[41] и двунатриевый кальций – консервант, идентичный натуральному». Катрен – это четверостишие. Видите, ссылка на стихи оказалась спрятана в список ингредиентов!

– Отлично придумано, – похвалила Вайолет. – Состав продуктов никто никогда не читает. А стихи-то ты не нашел?

Клаус, нахмурившись, поднял чашку.

– Я нашел обугленный деревянный указатель «Поэзия», а под ним оказалась груда бумажного пепла, в которой обнаружился один-единственный клочок со стихами, и это как раз было последнее четверостишие одиннадцатой части «Сада Прозерпины» Алджернона Чарлза Суинберна.

– Как удачно, – удивился Куигли.

– Чуточку слишком удачно, – заметил Клаус. – Ведь библиотека сгорела дотла, и из всех стихов уцелел ровно тот отрывок, который нам нужен. Таких совпадений не бывает. – Он вынул клочок бумаги и показал его Вайолет и Куигли. – Как будто кто-то заранее знал, что мы будем его искать.

– О чем же тут говорится? – спросила Вайолет.

– Не слишком веселое четверостишие, – вздохнул Клаус и наклонил фонарик, чтобы прочитать стихи:

Отжив, смежим мы веки,
Чтоб не восстать вовеки,
Все, как ни вьются, реки –
Вольются в океан[42].

Дети вздрогнули и поближе придвинулись друг к другу. Стемнело, и они не видели ничего, кроме фонарика Клауса. А если вам когда-нибудь случалось сидеть в темноте с фонариком, у вас наверняка возникало ощущение, что за границами круга света кто-то крадется, а стихи о смерти в таких случаях самочувствия не улучшают.

– Жалко, что тут нет Айседоры, – проговорил Куигли. – Она бы нам объяснила, что означают эти стихи.

– Все, как ни вьются, реки – вольются в океан, – повторила Вайолет. – Как вы думаете, вдруг это про последнее убежище?

– Не знаю, – ответил Клаус. – А больше ничего полезного для нас я не нашел.

– А при чем тут корнишон и лимонный сок? – спросила Вайолет.

Клаус покачал головой, хотя сестра едва различала его в темноте.

– Это тоже относится к посланию, – ответил он, – но все остальное сгорело. В библиотеке я больше ничего стоящего не обнаружил.

Вайолет взяла у брата клочок бумаги и посмотрела на стихи.

– Тут еще какие-то очень бледные буквы, – сказала она. – Кто-то что-то написал карандашом, но так бледно, что не прочесть.

Куигли полез в рюкзак.

– Я забыл, что фонариков у нас два, – сказал он и посветил на бумагу и вторым фонариком тоже.

И правда – там оказались слова, написанные карандашом и еле-еле различимые на полях у последнего четверостишия одиннадцатой части. Вайолет, Клаус и Куигли склонились как можно ниже, чтобы прочитать слово. Ночной ветер шелестел хрупкой бумажкой, и дети дрожали, отчего фонарики тряслись, но вот наконец свет упал прямо на катрен, и стало видно, что там написано.

– «Сахарница», – хором прочитали дети и переглянулись.

– Что это значит? – удивился Клаус.

Вайолет вздохнула.

– Помнишь, когда мы прятались под машиной, кто-то из негодяев что-то говорил про сахарницу? – спросила она Куигли.

Куигли кивнул и вытащил лиловую записную книжку.

– Жак Сникет тоже как-то раз упоминал сахарницу, когда мы были в библиотеке доктора Монтгомери. Он сказал, что непременно нужно ее найти. Я специально написал это слово в самом верху одной странички в книжке, чтобы потом хватило места для любых сведений о местонахождении сахарницы. – И он повернул страницу так, чтобы Бодлерам было видно – она пуста. – Так я ничего и не разузнал, – закончил он.

Клаус нахмурился.

– Кажется, чем больше мы узнаём, тем больше обнаруживается загадок. Мы добрались до штаба Г. П. В. и расшифровали сообщение, а всего-то и узнали, что где-то есть последнее убежище и там в четверг соберутся волонтеры.

– Если Солнышко выяснит, где это убежище, нам этого хватит, – заверила его Вайолет.

– Но как же нам забрать Солнышко от Графа Олафа? – спросил Клаус.

– У нас же есть кошки-вилки, – напомнил Куигли. – Заберемся еще раз наверх и улизнем, забрав Солнышко с собой.

Вайолет покачала головой:

– Стоит им заметить, что Солнышка нет, как нас тут же обнаружат. С Коварной горы видно все на много миль окрест, а противник безнадежно превосходит нас числом.

– Это так, – признал Куигли. – Нас только четверо, а негодяев десять человек. Как же мы собираемся спасать Солнышко?