Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

Темно-синяя записная книжка была раскрыта, и несколько страниц в ней сплошь покрывали записи. Рядом лежало несколько обгоревших клочков бумаги, придавленных закопченной чашкой, которая служила Клаусу пресс-папье, и было аккуратным полукругом выставлено все содержимое холодильника: баночка горчицы, миска оливок, три банки варенья и большой пучок петрушки. Бутылка лимонного сока и одинокий корнишон в большой стеклянной банке виднелись в стороне.

– Это исследование – одно из самых трудных в моей жизни, – сказал Клаус, присаживаясь возле записной книжки. – Юридическая библиотека судьи Штраус была совсем непонятная, а грамматическая библиотека Тети Жозефины – скучная, но со сгоревшей библиотекой Г. П. В. дела обстоят куда сложнее. Даже если бы я знал, какую именно книгу искать, вероятно, от нее остался один пепел.

– А нашел ли ты что-нибудь о главном противопожарном вместилище? – спросил Куигли, устраиваясь рядом.

– Сначала ничего не выходило, – начал рассказывать Клаус. – Клочок бумаги, который вывел нас на холодильник, был погребен под огромной грудой пепла, и у меня ушло много времени на то, чтобы ее переворошить. Но в конце концов я нашел одну страничку вроде бы из той же книги. – Он взял записную книжку и поднял фонарик, чтобы посветить на страницы. – Бумага была такая ветхая, – продолжал он, – что я сразу же переписал все слова в мою записную книжку. Они кое-что объясняют.

– Прочти, – попросила Вайолет, и Клаус подчинился ей, что здесь означает «ответил согласием на просьбу Вайолет и прочитал вслух весьма сложный отрывок, попутно объясняя, что прочитанное означает».

– «Главное противопожарное вместилище, – прочел он, – предназначено для передачи экстренных сообщений посредством набора эзотерических продуктов в холодильнике. Волонтеры понимают, когда шифр задействован, по наличию во вместилище громадного пет…» – Клаус поднял голову от книжки. – Тут предложение обрывается, однако я предполагаю, что «громадный пет…» – это начало словосочетания «громадный петрушечный веник». Если в холодильнике находится громадный петрушечный веник, значит там зашифровано какое-то сообщение.

– Это я понимаю, – сказала Вайолет, – но при чем тут «эзотерические»?

– Мне кажется, что в данном случае это слово означает те продукты, которые редко используются и которые лежат в холодильнике подолгу, – ответил Клаус.

– Вроде горчицы или варенья, – кивнула Вайолет. – Понятно.

– «Получатель сообщения должен сначала найти собственные инициалы, как об этом пишет, например, один поэт-волонтер», – продолжал Клаус. – А дальше тут стихи:

Темнейшее из трех варений
Укажет верно направленье.

– Такие двустишия пишет моя сестра! – обрадовался Куигли.

– Наверное, это стихотворение сочинила все-таки не она, – возразила Вайолет. – Его, должно быть, сложили, когда Айседоры еще не было на свете.

– Я тоже об этом подумал, – сказал Клаус, – но именно поэтому мне стало интересно, кто же научил Айседору сочинять двустишия. Может быть, какой-нибудь волонтер?

– Когда мы были маленькие, она училась у кого-то стихосложению, но я ее учителя не видел. Я занимался картографией.

– И твои познания в картах и привели нас в штаб, – заметила Вайолет.

– А твой дар изобретателя помог вам взобраться на Коварную гору, – добавил Клаус.

– А твои исследовательские способности нам очень на руку именно сейчас, – улыбнулась Вайолет. – Такое чувство, будто нас всему этому специально учили, а мы и сами об этом не подозревали!

– Никогда не считал картографию уроком, – сказал Куигли. – Мне просто нравилось этим заниматься!

– Меня поэзии и вовсе не учили, – отозвался Клаус, – но мне кажется, что тут говорится, будто внутри банки с самым темным вареньем спрятано имя того человека, которому предназначено послание.

Вайолет поглядела на три банки варенья.

– Абрикосовое, клубничное и ежевичное, – сказала она. – Самое темное – ежевичное.

Клаус кивнул и отвернул крышку с банки ежевичного варенья.

– Загляните, – предложил он и зажег фонарик, чтобы Вайолет и Куигли было хорошо видно. Кто-то ножом нацарапал на варенье две буквы: «Ж» и «С».

– Ж. С., – проговорил Куигли. – Жак Сникет!

– Но ведь послание не может быть адресовано Жаку Сникету! – воскликнула Вайолет. – Он же погиб!

– А вдруг тот, кто оставлял сообщение, этого не знал? – сообразил Клаус и стал читать свои записи дальше: – «Для того чтобы сделать объявление о сборе, при необходимости используется выверенный условный календарь, основанный на плодах. Понедельник обозначается одн…» Тут все снова обрывается, но мне кажется, что эти оливки – шифрованный способ сообщить, на какой день назначен сбор: понедельник – одна оливка, вторник – две и так далее.

– А сколько их в миске? – уточнил Куигли.

– Четыре, – ответил Клаус, наморщив нос. – Мне не хотелось их даже пересчитывать. С тех пор как Скволоры поили нас водными мартини, вкус оливок меня как-то не привлекает.

– Четыре оливки – это четверг, – сказала Вайолет.

– А сегодня пятница, – заметил Куигли. – До сбора волонтеров остается меньше недели.