Тридцать три несчастья

Костю развязали, и он грохнулся на тело мёртвого шамана. Илья сам протянул дрожащие руки, чтобы освободиться от верёвок. Перерезав их изогнутым клинком, рослые, коротко подстриженные воины подхватили пленников под руки и потащили к своему главнокомандующему.

— Уги-уги? — громко спросил мужик у Зуева, гневно сверкая глазами.

— Типа того, — кивнул Илья. Тихо так, еле слышно. А то вдруг им тоже жертвы сегодня понадобились?

Но, похоже, приносить в жертву их никто не собирался. По крайней мере, пока. Костю, который так и не пришёл в себя, а лишь что-то мычал, погрузили на телегу с прутьями, туда же швырнули и слабо сопротивляющегося Илью. Затем принялись плотно заполнять клетку уцелевшими в бою дикарями. Рядом с Ильёй теперь оказалась и надменная Амила, не желающая не то, что разговаривать, но даже смотреть на несостоявшихся жертв. Из деревни продолжали тащить нехитрую утварь, посуду, шкуры и украшения и складывать всё это добро в примитивные телеги.

Машину, что мирно стояла на центральной площадке, не тронули. Обошли несколько раз, щурясь и заглядывая в окна, легонько постучали мечами и дубинами по капоту, изучая неизвестную телегу. И, посоветовавшись с главнокомандующим, решили вернуться за этим чудом позже. Предусмотрительный Костя, конечно, спрятал ключи под камень у главной хижины вождя, да только ему было невдомёк, что дикарям ключи не понадобятся — в любую телегу они привыкли запрягать своих мулов, а кенгурятник в джипе был вполне надёжный.

Вскоре процессия, состоящая из трёх повозок, медленно двинулась вдоль реки.

— Костян, дружище! — начал расталкивать друга Илья. — Ну, давай же, очнись! Слышишь?

Костя медленно разлепил глаза и поднял голову, рассматривая картину вокруг. Что-то невразумительно промычал, затем, увидев друга, расплылся в блаженной улыбке:

— Ильюха! Мы живы!

— Живы-то живы… Да только приключения на сегодня ещё не закончились.

Сквозь металлические прутья телеги Костя обвёл туманным взором оставшуюся

в стороне разграбленную деревню, где продолжали рыдать над павшими сыновьями старухи, перевёл взгляд на сбившихся в кучу угрюмых соплеменников Амилы, которые тряслись рядом на ухабах и выбоинах, и отвернулся. В отличие от своих поскуливающих соплеменников, Амила излучала олимпийское спокойствие. Видимо, она всё ещё надеялась, что папаша не оставит дочурку в беде, не пожалев все свои надёжно припрятанные в хижине сокровища, и вскоре вышлет в погоню оставшихся в живых воинов.

«М-да… Хорошо было бы сейчас взять и проснуться на родном диванчике, сгонять к холодильнику за пивком и защёлкать пультом в поисках спортивного канала… И не видеть всего этого ада, забыть про немьггых дикарей, сумасшедшего шамана и стервозную Милку… Да, хорошо… Хорошо, там, где нас нет…»

— Дорогу запоминаешь? — ткнул его локтём Илья, приводя в чувства и возвращая в чёрт знает, какую реальность.

— А толку? — отмахнулся Костя и снова закрыл глаза.

— Ну как же? До машины потом пешкарусом чесать придётся.

— Далеко ты прочешешь, когда без сердца останешься, Зуев? Расслабься и получай удовольствие… Э-эх, сколько мы с тобой всего пережили… сколько пьянок- гулянок, сколько бед перенесли… Вот и сдохнем вместе, ну чем не друзья? Да… что наша жизнь? Игра…

— Да пошёл ты, Воропаев! Терпеть не могу, когда в тебе философ грёбаный просыпается! Так бы и дал в рожу, ей-богу!

Обоз неторопливо двигался по заросшей выбоистой дороге, что вилась у самой реки, в тени раскидистых ракит и зарослей ивняка. Небо медленно затягивали серые тяжёлые тучи, и вскоре начал накрапывать мелкий дождик.

Шагающие рядом воины от усталости еле переставляли ноги в плетёных сандалиях, а на спинах несли щиты, луки, копья и котомки с награбленным добром. Похоже, это племя являлось более развитым. Об этом говорили и металлические наколенники, и наручи, и лёгкие кожаные нагрудники, у некоторых на головах даже возвышались примитивные кованые шлемы с выцарапанными на них узорами, означавшими то ли принадлежность имущества, то ли звания и награды, то ли просто количество поверженных врагов.

«Генерал» восседал на одной из телег, пряча лысую голову от противного дождика под наброшенной на плечи шкурой, лениво чистил изогнутым клинком ногти и не забывал зычным голосом раздавать приказания. Речь его больше напоминала рычание дикого зверя, хотя и знакомые слова встречались довольно часто.

— Ну, что? — обернулся Илья к дрожащим от страха пленным дикарям. — Теперь вы сами уги-уги? Лошары, блин… Воропаев, харэ дрыхнуть, на том свете выспишься! Подъём, давай революцию делать!

— И когда ты дябнуть без меня успел? — рассмеялся Костя и приподнялся на локте. — Неспроста ты такой буйный.

— Так, Кость, давай мыслить логически, — перебил его Илья. — Если бы эти громилы хотели нас замочить или принести в жертву, они бы это на месте и сделали, правильно? Зачем же напрягаться и везти нас куда-то?