Тридцать три несчастья

— За то, что левую партию мониторов без тебя на прошлой неделе спихнул, — продолжал Костя, — за то, что кофе Хмырю на клаву пролил, а на тебя свалил, за то, что Ленку твою шлёпнул, ну… на корпоративе, уж больно у них со Светкой юбки похожие…

— Скотина! — заворочался Илья, пытаясь ногой достать до Кости. — Иди сюда, я тебя первым убью!

— Уги-уги молчать! — больно ткнул его в бок копьём ближайший дикарь. Милка, стоящая за отцом, надменно поджала губы и отвернулась, будто видела Костю в первый раз. Вдруг небо потемнело, и толпа дикарей одновременно опустилась на колени, протягивая к нему руки. Илья крутился и так, и этак, но никак не мог рассмотреть, что же творится за скалой, и что заставило дикарей падать ниц.

Подняв голову, вождь подал шаману знак рукой. Шаман кивнул, сильнее схватился за рукоять кривого клинка и сделал шаг к скале, туда, где в недоумении застыли пленники. Затем рывком разрезал майку на груди Воропаева, истошно кричащего о своих правах и презумпции невиновности. Бросившиеся на помощь шаману воины крепко держали уги-уги, не давая друзьям пошевелиться. На землю медленно надвигалась тьма, закрывая собой холмы и гребни леса. На солнце показался чёрный серп луны, что медленно, но верно закрывала его собой, словно заглатывая яркие отблески. С каждой секундой становилось всё темнее.

— Уги-уги! — радостно воскликнул шаман, указывая ножом на затмение.

— Уги-уги! Уги-уги! — радостно подхватила толпа его слова и закивала головами.

— Зу-зу-зуев… Кажется, уги-уги — это не боги, а жертвы, — зубы нервно отбивали дробь.

— Лучше бы я был первый, — прошептал Илья, стараясь не поддаваться панике, но это у него выходило весьма и весьма плохо. — Кажется, нам капец… Сейчас нам органы вырежут к чёртовой матери… живьём… Лучше бы сразу замочили…

Половина солнца уже скрылась за злой оранжевой луной, которая нехотя ползла, будто издевалась над ними. Костя дрожал от страха, покрытый холодным потом, а шаман держал нож, упёршись остриём в область сердца, и чего-то ждал.

— Всё, прощай мой друг, Зуев. Прости меня за всё…

— И ты меня, Костян… Весело с тобой было… А теперь… теперь никто даже не узнает, где мы сгинули, где сложили головы…

Шаман вновь что-то яростно прокричал, а затем нож больно воткнулся в кожу.

Но Костя уже не чувствовал боль, он крепко сжал зубы, прикусывая губу и зажмурился, а Илья отвернулся, чтобы не видеть этого. Ведь вскоре его ждало то же самое.

На землю обрушилась кромешная тьма, поглотившая все звуки и шорохи. Костя закричал и потерял сознание.

Глава 8

День шестой или пришла беда, когда кончилась огненная вода

«Если вы привыкли жить в клетке, свобода становится опасной идеей» Генрих Бёлль

Илья смутно понял, что произошло в последующий момент. Шаман вдруг навалился на бесчувственного Костю, безвольно сползая к его ногам. И только когда он упал на землю, хрипя и бормоча проклятия, Илья смог рассмотреть торчащую меж его острых лопаток стрелу.

Чёрная тень на солнце начинала отступать, и слабые потоки света вновь полились на землю.

На поляне возникло несколько десятков вооружённых луками и длинными клинками воинов в лёгких кожаных доспехах.

Местные дикари бросились врассыпную, визжа не своим голосом. Незнакомые воины рванули следом, нагоняя несчастных у самой деревни и связывая их по рукам и ногам. Тех же, кто сопротивлялся и хватал дубины в попытке защититься, вояки нещадно рубили, бросая мёртвые тела в высокую траву.

В шуме-гаме и темноте невозможно было ничего разобрать. Воины Ахтынкулука сражались, как дикие звери, не жалея жизней и конечностей, но горстка безоружных людей не смогла выдержать натиска более опытного и лучше вооружённого соперника. Вокруг то и дело пролетали стрелы, наносились удары копьями, женщины неистово визжали, кричали испуганные дети. В суматохе никто не заметил, как Ахтынкулук сбросил с себя щедро украшенную перьями шляпу и мелкими перебежками улепётывал к густой чаще, прячась за одинокие деревья и кустарники. Там, где заросли закончились, он встал на колени и спешно пополз к лесу, чертя брюхом по высокой густой траве.

Вскоре солнце выглянуло, осветив поле боя. Картина была плачевная, но Илье не было дело до стонущих дикарей, он был рад, что остался цел и невредим, а друг Костя поплатился лишь нервами.

— Воропаев! Очнись! Костян! Мы живы! — радостно затараторил Илья.

— Мммм, — простонал Костя и шевельнулся. На груди, куда шаман едва не воткнул свой нож, была лишь неглубокая царапина, не представляющая угрозы для жизни.

Со стороны деревни показались две гружёные награбленным добром широкие телеги. Ещё одна, «украшенная» металлическими прутьями, приближалась со стороны леса. Телеги были запряжены парой низкорослых, похожих на ослов лошадей с бурыми полосами на круглых желтоватых боках. Их сопровождали воины.

Огромный лысый мужик, которого Илья окрестил про себя «генералом», так как весь бой он простоял на белом камне, отдавая приказы, подал воинам знак.

— Сюда! — грозно крикнул он, указывая на несостоявшихся жертв. И деловито поправил кожаные с металлическими заклёпками наручи.