Тридцать один

– После Изумрудного острова! – Оливье кивнул в сторону обезьян. – Как только я отдам дань уважения королю Дарвину. То соберу самых влиятельных, уважаемых персон и приготовлю Пир на весь мир. Это самое сложное блюдо и требует участия десяти поваров.

Чича вздохнул и, повернувшись ко мне, тихонько проговорил:

– Каждый раз одно и то же. Как выпьет, у него Пир на весь мир, все хорошие и замечательные, все его друзья.

– Так это же хорошо. – прошептал я в ответ.

– Чего хорошего-то? – удивился боцман. – Гонево сплошное. Он удавится до того, как устроит бесплатный прием на сто гостей. Тем более, надоело каждый раз об этом слушать.

– А как готовится Пир на весь мир? – заинтересовалась фея, глаза у нее блестели то ли от супа, то ли от обожания.

– О! Это не опишешь на словах! Слишком много ингредиентов, сложная последовательность приготовления.

– Понеслось. – пробухтел Чича. – Всем подъем, встаем на крыло! Пока еще соображаем чего-нибудь!

Летучие обезьяны недовольно забурчали, но подчинились. Оливье не заметил их сборов. Продолжая описывать рецепт Пира на весь мир, пока фея зачарованно смотрела на него.

Одного слушателя дяде хватает.

Боцман собрал обезьян, и они взлетели, взмахнув на прощание руками. Я несколько минут смотрел в темнеющее небо, пока их силуэты не растворились в вышине.

– А потом, снова слой телятины с соусом из измельченных кедровых орехов, поджаренных на оливковом масле и снова слой зелени. – рассказывал Оливье.

Людмила смотрела ему в глаза, но уже подперев голову руками.

– Еще немного и она уснет. – сообщил Евлампий очевидное.

– Этот слой надо промазать особенно густо, потому что на него укладывается тонкий слой теста и гнет.

Фея клевала носом, и я решил – пора. Встав, я взял дядину миску, по которой он скреб ложкой.

– Давайте я еще налью? – предложил я.

– Лей. – согласился он, закивав головой.

Я отошел к котлу, заодно наполнив и свою тарелку.

– Гнет должен быть тяжелым, чтобы пропитались все слои. Если хоть один слой не пропитается, Пир на весь мир будет испорчен. – продолжал свою лекцию Оливье.

Вернувшись к столу, я поставил миску. Сел рядом и примостил свою тарелку. Фея спала, склонив голову на руки. Она сопела и в такт вдоху за спиной дрожали прозрачные крылышки.

Оливье рассказывал ей про Пир на весь мир, пока я не сказал ему:

– Учитель, она спит.

– Да? – удивился дядя, склонившись над своей миской и, отпив Мечты пирата, пробормотал. – Устала бедняжка.

– Конечно, ей столько пришлось пережить. – скрипя сердцем, поддакнул я.

– Точно. – согласился он и отпил еще супа.

– Учитель? – начал я.

Слова не хотели подбираться, а тем более складываться в разумные предложения.

– Мне очень жаль. – подсказал голем.

Я махнул на него рукой.

Оливье оторвался от тарелки и посмотрел на меня мутным взглядом.

– Я правда хочу быть вашим учеником. – проговорил я. – Я понял это сегодня, когда резал морковь. Мне стыдно, что я хотел украсть символ свободы.

– Ничего. – мягко проговорил дядя. – Я утоплю тебя при переходе в Изумрудный остров, всегда хотел посмотреть, как это будет выглядеть.

– Пожалуйста, не надо. – попросил я.

– Да перестань. – отмахнулся дядя. – Я все понимаю, вы хотите свободы это естественно, но ведь за все надо платить. А за свободу, всегда приходится расплачиваться жизнью.

– Но вы не можете утопить своего крестника! – убежденно проговорил я.

Оливье вперился в меня водянистыми глазами.

– Конечно могу.

– Но вы мой крестный отец? – привел я последний довод.

– Конечно. – согласился он. – Я крестил тебя, твоего отца и деда. Я крестил вообще всех твоих родственников, и что? Я не могу их убить? Не говори глупостей. От вас не убудет!

– Вы крестный моего отца? – удивился я.

– Да. Традиция такая. – подтвердил Оливье. – Твой прадед, если можно его так назвать, помог мне выбраться из междумирья. Я пообещал крестить его потомков.

– Прадед умер пятьдесят лет назад. – поразился я.

– Не понимай все так буквально. Да, я стар. – печально проговорил дядя. – Но это не значит, что я не могу выкинуть тебя за борт. Ты покусился на мое имущество.

– Для общего блага. – заканючил я. – Мы единственные, кто может справиться с поглотителями.

– Я стар. – занудно повторил дядя и отхлебнул из миски.

– Кроме нас их некому остановить. – не сдавался я. – В ошейниках мы ничего не можем сделать!

– Поглотители ужасны! – невпопад сказал Оливье. – Я знаю.

– Да, да! – закричал я. – Они готовят вторжение! Они нападут на тридцать миров!

– Набросятся. – легко согласился дядя. – Но это не значит, что я не могу тебя утопить.

Я вздохнул.

– От артефакта зависит судьба тридцати миров! – не выдержал до сих пор молчавший Евлампий.

– Конечно, но это не значит, что я не могу тебя утопить! – сказал Оливье и погрозил мне пальцем.

– Можете, учитель! Вы можете что угодно!

– Почти. – кивнул он.

– Так вы не будете выбрасывать меня за борт?

– Буду. – снова кивнул дядя.

– Но почему?

Я вскочил из-за стола.

– Ты должен быть наказан. – серьезно произнес Оливье.

– Но ведь я еще ничего не сделал! – закричал я.

– Ты собирался. – парировал он. – А намерение, подчас важнее самого поступка.