Разбудил дождь. Вчера после Пазырыка всё время что-то чёрное надвигалось из-за горы. Ветер был зверский. А дождь пошёл только под утро, около пяти. Проснулся, думал уснуть, но едва кончился дождь, раздалось топанье по земле и фырканье: стадо коров да табун лошадей, которые здесь ночью бродят без всяких пастухов. Пришлось их гнать, а то потоптали бы палатки. В общем, встали в полшестого. И увидели грандиозное дело. Снежные вершины и ледники Куркурека; они плыли в облаках, белых, серых и чёрных, прямо над сине-зелёными ближними хребтами. Да ещё и солнце принялось по-всякому освещать их сквозь дырки в бесконечных тучах.
Собрались и выехали рано, спасаясь от поднявшегося из травы гнуса. Курайская степь сузилась до новой теснины, белизна Куркурека отошла назад и накрылась чернющей тучей. Стало видно, что на хребтах к северу от тракта за ночь выпал снег. Дорога здесь идёт близко к берегу Чуи и низко, петляет, огибая оранжево-жёлтые и ржаво-красные скалы. После этого сужения начинается Чуйская степь. Вчера Курайская степь казалась сухой, но по сравнению с Чуйской она – оазис. Чуйская – почти пустыня. Нет даже кустов караганника, да и травы почти нет. Коровы ходят, невесть чего щиплют вдоль ручьёв и речек, из коих большинство – пересохшие.
Впереди и справа по трассе видны горы. Это уже Монголия. Монгольский Алтай.
В посёлке Кош-Агач, последнем перед границей, половина населения алтайцы, половина казахи. Русских и вообще европеоидных людей нет. Исключение – пограничники. Вдоль дороги попадаются казахские кладбища. Вот бывают «города мёртвых», а это – деревни мёртвых. Добротные сооружения в виде юрт, башенок, иногда с призрачными стенками из железных прутьев, а иногда из настоящих кирпичей. Иногда же – шест, а на нём полумесяц. В Кош-Агаче и прочих маленьких селениях – всюду совсем новые дома; они отстроены после землетрясения, которое несколько лет назад сотворило здесь большие разрушения.