Тридевять земель

– Распрягусь сейчас, – сказал Игнат, – внесём… Полежит, теперь-то уж чаго. Потом и снесём, хотя и в сенцы чтоля, – а то я двадцать вёрст дал, с Вёрды и не чаял, ай доедем, ай пропадём. Дорогу другой раз терял! Вешки все посшибало. Щас, милая, щас.

И он принялся распрягать озябшую лошадь. Гапа вынесла ему стакан кипятку.

Урляпов встал с саней, кое-как стряхнул с себя снег и прямиком прошёл на кухню. Там он сел на лавку, куда обычно садился Хфедюшка, и ошалело глядел на своё отражение, светлым пятном расплывшееся на сверкающем боку самовара.

* * *

Отпели Сергея Леонидовича и положили здесь же в ограде рядом с его Оленькой. После собрались помянуть. Гапа сварила кутьи, напекла блинов и достала в деревне сивухи. Отец Андрей пожаловал из старых запасов, и загуляли по столу зеленоватого отлива бутылки настоящих довоенных николаевских четвертей, запаянные сверху красным сургучом с гербовыми печатями. Астраханские сельди-ратники наполняли гостиную тяжким солёным духом.

И только когда младенец за стенкой подавал голос, за столом воцарялось испуганное молчание, и молодуха Евдокия Скакунова выходила туда. Все в эти минуты вспоминали о ребёнке, и всем приходило недоумение, как с ним теперь быть. Доктор Гаврила Петрович вызывался писать в Рязань в Епархиальное училище, не найдётся ли у Ольги Донатовны какой-нибудь родни.

Урляпов с мрачным выражением своего красивого лица просматривал свежие газеты, добытые доктором. Газета эсеров "Земля и воля" сообщала, что из расставленных на Соборной площади пулемётов сначала стреляли поверх голов движущейся процессии, но, видя непреклонность шествующих, красногвардейцы и матросы открыли винтовочный огонь непосредственно по толпе, в результате чего имелись многочисленные, до семидесяти человек, убитые и раненые. Авторы статьи заявляли о необходимости провести расследование и вынести для успокоения взволнованной совести народной – моральное осуждение виновникам, ибо свершить что-то большее при данных условиях находили невозможным. "Среди убитых – член Сапожковской уездной земской управы Сергей Леонидович Казнаков, соловьёвский помещик", – добавляли авторы.

– А это вот "Голос труда", орган Советов красноармейский и рабочих депутатов города Рязани, бывший "Рязанский вестник", – сообщил Шахов Урляпову. "Голос труда" сообщал жителям, что «в городе Туле 15-го сего года была подавлена попытка антисоветского мятежа под видом крестного хода». Расстрел его участников объяснялся необходимостью установить порядок в ответ на наглость попов, осмелившихся нарушить решение Военно-революционного комитета о запрещении крестного хода.

"Вот тебе и исторгнулись из плена", – угрюмо думал Андрей Восторгов, припоминая свои слова, сказанные им весной покойнику Сергею Леонидовичу.

* * *

А утром явился в волостное правление старик Терентий Скакунов, церковный староста Преображенской церкви. Мороз пунцово обложил его щёки.

– Добро ли поживаешь, Парфён Семёнович? – приветствовал он сторожа.

– Бог грехам терпит, – сдержанно отвечал тот.

Обмахнув валенки стоявшим в углу веником, Скакунов прошёл в присутственную комнату волостного правления. Писарь сидел за большим столом, и то и дело утирал загривок фуляровым платком.

– К вашей милости с просьбицей, уж потрудитесь…

Писарь выслушал Скакунова с интересом.

– А на кой тебе? – лениво спросил он. – Не кормилец, а лишний рот. И земли не будет при переделе на неё, и замуж выйдет – только корми её. Про закон-то новый слыхал? Закон вывела новая власть, чтобы все метрические книги с приходов свозили в волостные правления. Теперь все записи у попов отобрали, все здесь делаться будет: кто родился, кто там умер, женился, али ещё чего…

Скакунов растерянно молчал.

– Ты как хочешь, батюшка, а сироту в люди выпускать – не божье дело. Дитя не в разуме ещё. Ты уж сделай милость, впиши в посемейную книгу. А я уж вашу милость поблагодарю чем ни на есть, пшенца, али еще чем.

– Не божье дело, – проворчал писарь. – А метрику-то куда денешь? – недовольно спросил он. – Запись-то, поди, уж сделана.

– Так… – Скакунов словно споткнулся о несообразительность писаря. – Другую запись сделаем.

Из волостного правления Скакунов направился в церковную слободку к Восторгову.

Услыхав, зачем пришёл Скакунов, отец Андрей только покосился на него.

– С ума ты спятил, Терентий Иванович, – гневно проговорил он.

Скакунов полез за пазуху, но отец с негодованием отвёл его руку с развернутой тряпицей, на которой медленно начинали распрямляться туго свёрнутые купюры.

– Ты уж придумай, батюшка, – бормотал Скакунов, проворно набрасывая друг на дружку углы своей тряпицы и так же проворно закладывая её обратно за пазуху полушубка. – Время идёт смутное, все против господ, а ить она, как-никак, господского роду. Здесь-то она своим молоком вспоена, а к кому попадёт? Куда отдать-то? Властей-то нет. Каждому до себя только. А наша Евдоська уж такую к ней имеет приязнь, что и Луку, мнится, меньше жалеет…