Замечательно то, что существенного изменения в строе жизни христианство не произвело. Оно не только не породило новых форм жизни, но помирилось со многими неправдами своего времени и, как любая религия, выказала стремление сделаться высшим судьёй и распределителем права. Пожалуй, единственное, в чём ошибается Фюстель де Куланж, так это в том, что появление христианства раз и навсегда упразднило древнее смешение правительства и священства. Вопреки его мнению, религия ещё долго не оставляла попыток отстоять своё право судить и на небе, и на земле.
Вполне понятна становится столь упорная борьба между папами и императорами. "Два меча предоставил Бог земному царству для защиты христианства. Папе предназначен духовный, императору – светский. Папе предназначено в положенное время ездить верхом на белом коне, и император должен держать ему стремя, чтобы седло не сползало. Это значит: кто противится папе и не может быть принужден церковным судом, того император обязан принудить при помощи светского суда, чтобы был послушен папе. Точно так же и духовная власть должна помогать светскому суду, если он в этом нуждается", – такими словами начинает изложение саксонского законодательства Эйке фон Репков.
Любопытно, что Алексей Михайлович Романов понимал свою власть не как самовластье; он почитал себя только высшим милостивым судьёй и главнейшею своею обязанностью полагал «рассуждать людей в правду». (См. об этом у Павлова-Сильванскаго и у Сергеевича.)
В России черту под притязаниями церкви как верховной власти подвел царь Петр пером Феофана Прокоповича. В Приложении у «Духовному регламенту» тот прямо говорит, что патриарх является главным соперником государя, ибо "простой народ не видит, како разнствует власть духовная от самодержавной, но великого высочайшего пастыря честию и славой удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть вторый государь, самодержцу равносильный или и больший его".
В Евангелии нет указаний на свойство и сущность власти, кроме слов Спасителя: "воздадите кесарево кесареви".
Но представляется несомненным, что позднейшие толкования исказили ту мысль, которую Спаситель вложил в свои знаменитые слова. В обществе, где понятие о разделение властей едва существовало, это было чуть ли не первое указание на такое разделение. Речь здесь идёт не о пределах той или иной власти, светской или церковной, как это обычно понимают вот уже две тысячи лет; Спаситель хотел только сказать, что не следует человеку, живущему в миру, смешивать божеский закон с человеческими установлениями, так как ясно видел в этом путь к самому неограниченному насилию, когда этот самый человек дерзнет взять на себя Суд Божий. Ибо Христос есть путь к Отцу и, как поставленный им, он и есть Судия.
Мы не знаем о происхождении этой двойственности, ибо, как сказал апостол Павел, "отрывочно наше знание", но в этом несмешении и заключена великая загадка общественной жизни…"
Словно тяжкое бремя свалилось с Соловьёвских обитателей с воцарением Сергея Леонидовича. Смерть матери, поднаторевшей в управлении и роковой выстрел Павлуши несколько пошатнули хозяйство, но тут подоспел Сергей Леонидович, и дело быстро выправилось. До смерти Павлуши между братьями было заведено, что дела ведёт старший, а Сергей Леонидович просто получал свою долю.
– Дом не велик, да сидеть не велит, – приговаривала Гапа.
Должность на КВЖД позволила Павлуше в несколько лет полностью погасить банковскую ссуду, взятую матерью в пятом году для его спасения, и Соловьёвка из заклада снова перешла в полное распоряжение Казнаковых.
Первым деянием новой власти стало удаление Порфирия Клавдиевича. Порфирий Клавдиевич Антипатров слыл за человека с тёмным прошлым. Расстриженный священник, одно время служил он приставом 2-го стана уезда. Откуда раздобыл его Павлуша, так и осталось неизвестным. Позже Сергей Леонидович узнал, что Антипатров прибился к губернскому правлению.
Оказалось, что Порфирий Клавдиевич вновь завёл запашку, и теперь предстояло убрать посеянную им озимую рожь.
– На то он и запашку ввёл опять, – пояснял Скакунов, – чтоб нажиться ему легче было. Где умолот отследить? Вы-то с Павлом Леонидовичем разлетелись, а ему рука – он тут и крутит.
Высокий, белый лоб Скакунова резко отделялся от смуглого и загорелого лица, длинные волосы с проседью падали на самый воротник чапана, – затылка, как это было в обычае у кулаков и прасолов, он не подбривал. Широкая борода играла на свету серебром своей седины. Весь его облик являл собой воплощённое достоинство, и Сергей Леонидович подумал, что будет не лишним прислушиваться к советам этого человека.
– Но это, вы, сударь, не беспокойтесь. В прошлом году я предложил по пятнадцати копеек в день бабе на полку проса в начале июня. Так и без повестки явилось их из соседней волости чуть не до пятидесяти. А ить это двенадцать вёрст. Уберёте, не извольте беспокоиться, подённых баб завсегда найдёте в достатке. Хоть и по гривеннику в день.