Три жизни Иосифа Димова

— Скажи своему шефу, что я не приду на этот банкет! — заявил я и еле сдержался, чтобы не разорвать пригласительный билет. И хорошо сделал, что не разорвал: скользкий тип, вероятно, решил бы что я переживаю бог весть какую драму. Этот подхалим продолжал торчать перед дверью, точно статуя, и я вынужден был грубо его окликнуть:

— Ты разве не слышал, что я тебе сказал? Вопросы имеются?

— Я жду нашего гостя, уважаемого Василия Ефремовича, мы с ним так условились… Я обещал зайти в семь часов… — он посмотрел на часы. — Сейчас пять минут восьмого. Пока доедем до гостиницы, пока он переоденется, будет восемь, а в восемь начинается ужин. Вам хорошо известно, что наш директор очень любит точность!

Услышав слово «наш директор», я повернулся к посыльному спиной и, не сказав ни слова, направился к Васе. Вася, конечно, кое о чем догадывался и не стал спрашивать, почему я не пойду на ужин. Я пожелал ему успехов в конструировании космической электронной машины, а он мне — как всегда, с легким юмором, — выразил пожелание достигнуть небывалых вершин в очеловечивании моего говорящего робота.

Мы с минуту посидели молча по русскому обычаю, потом обнялись на прощание и оба засмеялись довольно печальным смехом: наверное, у нас было предчувствие, что это наша последняя встреча, что раньше чем космическая ЭВМ отправится к звездам, а мой говорящий робот сделает человеческую жизнь лучше, прекраснее, нам не суждено встретиться…

Меня никогда не томило одиночество. Я вообще презираю это чувство, а тех, кто на него жалуется, не выношу органически. Одиночество! Эй, вы, нытики! Разве вы забыли о наших лучших друзьях и советчиках — книгах? О музыке, способной перенести нас на своих крыльях в другие миры? Об интересных замыслах, которые будоражат наш ум? О том, что на свете существуют энциклопедии, старые письма, фотографии старых знакомых? Нет ли у вас, в конце концов, воспоминаний? Ведь воспоминания — это целые галактики! Окунешься в них, и время летит с космической скоростью.

Да, я презираю нытиков. Мои мысли, моя работа — вот самый надежный щит против яда одиночества.

А после ухода Васи я вдруг впервые почувствовал себя одиноким. У меня было все — воспоминания, работа, мысли, — но копаться в воспоминаниях не хотелось, желания работать тоже не было, а некоторые мысли почему-то стали нагонять на меня страх.

У меня не выходило из головы, что в ящике моего стола лежит карточка Снежаны, и эта мысль не давала мне покоя. Ее присутствие вселяло тревогу, я не мог работать, не мог думать о работе, я даже был не в состоянии перебирать в памяти самые свежие, парижские воспоминания.

Казалось, я повис в безвоздушном психологическом пространстве, которое имело только одно название — «одиночество».

«К черту! — сказал я, потому что из всех неприятных чувств больше всего ненавидел именно это. — Что угодно, только не хандра!»

Я оделся и вышел. Спускаясь по лестнице, на ходу поправил галстук, — мне не терпелось поскорее вырваться на волю.

Да, ничего не скажешь. В этот день я стал жертвой самых удивительных приключений. Слава богу, хоть робот не доставил мне неприятностей.

Наше кафе, — кафе-кондитерская, где обычно собирались научные работники, — находилось в центре города, и чтобы попасть в него, нужно перейти оживленный отрезок улицы перед ЦУМом — отрезок, что слывет небезопасным. Само кафе неизвестно почему, вероятно, в силу каких-то романтических побуждений называлось «Сиреной». Подобное название, мне кажется, не соответствовало заведению, которое посещали солидные ученые мужи. В довершение всего с левой стороны подъезда во всю длину фасада красовалось, мягко говоря, весьма странное мозаичное панно. Оно изображало обнаженную сирену с лицом богини и пышной грудью. Эта цветная мозаика скорее была бы уместна где-нибудь в Париже, — в Софии не было другого заведения с подобным декором. По словам старожилов, как название, так и мозаика родились в годы первой мировой войны. Каким-то чудом эта честь фасада уцелела в бомбежки второй мировой войны.

Помещение кафе было просторное, в нем, включая галерею, стояло не меньше пятидесяти столов. Обстановка была старомодная: столики на вычурно изогнутых ножках с мраморными столешницами; колонны, украшенные гипсовыми венками; сверкающие зеркала; в углах, у широких окон, — кадки с пальмами и рододендронами. Короче, кафе-кондитерская навевала воспоминания о тех временах когда женщины носили длинные платья, а мужчины — тонкие трости и цветы в петлицах.