Три выбора

В открывшемся полумраке «знакомые все лица» – отец Мефодия, лежащие на столе руки в рукавах памятного по первой встрече твидового пиджака Того Кто теперь владеет Волей шефа, бутылки коньяка и виски, две рюмки и ноутбук. Отец слегка размяк от рюмки «Курвозелья» и говорит медленно, с паузами:

– Теперь скажу, почему именно сегодня… Месяца два назад твой Васёк из «Химтранзита» был в одной конторе, которая сегодня всех поучает, как нужно «правильно» деньги делать, что б, значит, и «волки сыты» – налоги, то есть, и «овцы целы» – в «секретном кейсе», значит, что-нибудь осталось.

Крутые это ребята – они и в правительство бумажки и доклады разные строчат, да и наших в «Бридже» их фантазии почему-то интересуют… Так вот, как раз в это время там был и мой пока ещё патрон, Гусиевич. Он слышал, как расшаркиваются перед твоим Васьком тамошние боссы. Сам Мигунчик его «шефом» называл!.. А мой Васька сразу узнал – они вместе в «керосинке» учились, «твой» – на старшем, а «мой» – на младшем курсе.

И было там между ними какое-то смутное дело, мне неизвестное, как говорят, «то ли он украл, то ли у него украли», то ли девку не поделили – не знаю, со свечкой не стоял… Но только после этого дела «мой» «твоего» на дух не переносит!.. Говорит, что «на одном гектаре с…ь с ним не стал бы»… Вот до чего у них дошло! Да развела их судьба и, почитай, больше сорока лет не виделись… Или почти не виделись?.. Тоже темный вопрос… А в большой игре чем лес темней – тем злее партизаны… Нужно бы прояснить… Ну, это сейчас неважно!

А тут такая встреча! И велел он мне «поглядеть» да «понюхать» – кто же это такой теперь, твой Васек, что в такие конторы «дверь ногой открывает»… Ну, я тебя и сунул в этот НИИМотопром охраной ведать… Тебе от этого польза двойная. Во-первых, такой «огород»!.. Там даже дурак окучит… Не сердись, не про тебя я это, ты и в Сахаре свой ручеек откопаешь… А во-вторых, пора тебя «на лавку» ставить… Стар я стал… Сдавать дела пора… Но пока по-отцовски, да по-семейному, поучить тебя хочу…

Вчера сорока на хвосте принесла, что Старовыйнов в Мокву собрался. А у него с «Химтранзитом» давний контракт, ещё со времен, когда он «Ипотехом» был. И не исключалось, что эти Васи сойдутся «вась-вась». А Старовыйного зацепить – пол-Волглой командовать будешь…

И мой человек был в гостях позавчера у твоего «Васи» – нюхал воздух. Очень его допек там какой-то Цигнус дурацкими техническими вопросами на своем птичьем языке. Ведь у моего человека образование – три класса школы КГБ… А как там пахнет Карпычем, он так и не узнал… Вот я и решил тебя побеспокоить.

И документики, что ты сейчас принес, про многое сказали – там на столе лежит проект договора Василича с Карпычем, из которого откат как на ладошке виден… А еще ты мне и Петровича из Амгарска открыл – жирный омуль оказался. И в «Юкоси» теперь «подземный ход» будет…

Из кармана отца раздалась мелодия «Тореадора». Он вынул мобильник и отрывисто сказал:

– Да, слушаю… Письмо? Какое ещё письмо?.. Ладно, сейчас подойду.

Он встал, взял со стола бутылку «Курвозелье», поставил ее в бар, незамысловато замаскированный под книжный шкаф, кивнул на оставшуюся бутылку и, усмехнувшись, со словами:

– Не увлекайся, Мефодий! Я скоро буду, – направился к двери.

Глава 21

...

Об ответе Эверетта на первый вопрос моего письма, подковерной борьбе в Нобелевском Комитете, слабом знании правил деления академиком Алфинзбургом, о том, куда нобелиаты девают деньги, а также о роли программы «Время» в определении элементной базы квантовых компьютеров. Последний морок об отце и сыне.

Ты, я знаю, силен: ты бесстрашно сносил

И борьбу, и грозу, и тревоги, —

Но сильнее открытых разгневанных сил

Этот тайный соблазн полдороги…

Дальше ж, путник!..

Да что же это! Никак, и вправду закемарил? В голове плыли какие-то обрывки разговора и фамилии: Мигунчик, Гусиевич, Старовыйнов… И после таких-то моих снов кто-то ещё смеет утверждать, что я мало думаю о работе?! Да провались она в Тар-Тарары! Что, у меня других интересов нету? Вот ведь светится на экране моего монитора письмо от Него Самого!

Я отправил ему свою книгу два месяца назад, а третьего дня написал письмо, в котором спрашивал – дошла ли бандероль? – и задавал три «предметных» вопроса.

По поводу книги он написал, что получил ее, стандартно поблагодарил «за оказанную любезность», сообщил, что успел только пролистать ее и пообещал внимательно ознакомиться с «небезлюбопытным (так я перевел его оборот „not deprived curiosity“) ее содержанием, если обстоятельства позволят ему уделить этому достаточно времени».