Три версты с гаком

— Мне не нужно туда идти... — продолжала, будто прислушиваясь к себе, Таня. — Я знаю, что не нужно,..

Я всегда поступала так, как думала, а сейчас не пони­маю, что это со мной?..

Артем обнял ее горячие плечи и увлек за собой в су­мрачный шалаш. Они опустились на сухое слежавшееся сено.

— Я делаю все, что ты хочешь... — шептала она. — И мне это нравится... вопреки здравому смыслу!

— Я тебе тогда у костра неправду сказал, что ты мне нравишься... — тоже шепотом говорил Артем. -— Я тебя люблю... Слышишь, Таня, люблю!

Он нащупал тесемку купальника и дернул. И тут солнечные пятна набросились на них сквозь дырявую крышу. То выхватывали из полумрака ее полные губы, то глаза, то золотистое плечо, то удивительно белую, с загнутым вверх соском грудь.

Артем целовал Таню. Ничего подобного он еще никог­да не испытывал. Он на миг разжал свои объятия, что­бы поделиться переполнявшим его через край счастьем, сказать какие-то нежные слова, но она зажала ему рот ладонью и прошептала:

— Ради бога, молчи!

3

Артем сидел, привалившись голой спиной к жестко­му сосновому стволу и вытянув ноги. Над островом плы­ли облака -— его любимые облака, которые сейчас ниче­го не напоминали. Ровно шумели деревья, добродушно плескалась у берега волна. Где-то в стороне, за островом, прошла моторная лодка. Долго слышался басистый гул. Постепенно он становился визгливее, тоньше и наконец оборвался. И снова благословенная тишина. Совсем близ­ко пролетели три большие утки. Казалось, они очень то­ропятся и чего-то боятся: длинные шеи напряженно вы­тянуты, быстро-быстро машут крыльями. И что за жизнь у бедных уток? В любой момент может грянуть выстрел, и дробь со свистом рассечет воздух.

Пришла Таня, тихая и печальная. Села рядом. В во­лосах запутались сухие травинки. Длинные ресницы опущены. По тому, как они вздрагивают, чувствуется, она ждет: что он сейчас скажет?

Обняв ее за плечи, Артем сказал:

— Таня моя... Моя Таня!

— Почему твоя?

— А чья же? — Он, улыбаясь, приподнял ее подбо­родок и посмотрел в глаза»

Девушка отодвинулась, сняла его руку с плеча.

— Ты стал такой самоуверенный.

— Ладно, критикуй, ругай, можешь даже отколотить, только позволь тебя поцеловать.

— Нет.

Она еще дальше отодвинулась. Сорвала почти про­зрачный колокольчик на длинной ножке и стала сосредо­точенно рассматривать его.

— Даже теперь мы с тобой не можем найти общий язык, — с досадой сказал Артем.

— Даже теперь... — повторила она.

— Я хотел сказать...

— Лучше ничего не говори, — перебила она. — У ме­ня такое впечатление, что ты вдруг поглупел.

— Это, наверное, от счастья. ,

— А вот я не чувствую себя счастливой... — со вздо­хом сказала она.

Над головой зашуршало, посыпались сухие иголки, и скрипучий голос громко произнес:

— Пр-ривет!

4

Умываясь утром, Артем заметил на другом берегу, ря­дом со своей машиной, мотоцикл. «Рыбачок пожало­вал», — подумал он. Иногда в пятницу приезжали ры­баки, но они всегда останавливались на песчаной косе, далеко выдававшейся в озеро. И рыбачили совсем в дру­гой стороне. Артему так и не удалось с ними ни разу пе­рекинуться словом. Впрочем, ему не очень-то этого и хо­телось. Он чувствовал себя на острове владетельным кня­зем и не желал, чтобы кто-либо нарушил невидимые гра­ницы его вотчины.

После завтрака Таня с Кирой отправились на прогул­ку по острову, а Артем, испытывая смутное беспокой­ство, сел в лодку и поплыл к противоположному берегу. Про мотоцикл он Тане ничего не сказал.

«Москвич» стоял под толстой елью. Гладкую крышу будто кто-то нарочно усыпал иголками. Какая-то птица оставила свою отметку на капоте. Артем увидел снаружи в лобовом стекле свою загорелую до черноты борода­тую физиономию со светлыми глазами. На лбу длинная царапина: это он сам себя зацепил блесной. Большой нос покраснел и облупился.

— М-да... хорош женишок! — пробормотал Артем. Тут послышалось покашливание, и грубоватый голос насмешливо произнес:

— Видали мы таких женишков...

Из прибрежных кустов вышел Володя с ружьем на плече, В зубах тлела папироса. Рукава рубахи закатаны. Руки мускулистые, волосатые. Возможно, он давно сто­ял здесь и видел, как Артем причалил и по-идиотски лю­бовался на себя, смотрясь в лобовое стекло, будто в зер­кало.

— Где ее прячешь? На острове?

— На дурацкие вопросы я не отвечаю.

Володя выплюнул окурок, наступил на него огромной ступней в сапоге, подошел ближе. Сузившиеся глаза смот­рят зло, губы кривятся в усмешке.

— Развлекаетесь на лоне природы... Рыбку ловите? Его наглый тон стал раздражать Артема.

— А ты, смотрю, специалист по крупной дичи? — в тон ему сказал он.

— Из ружья не только по. дичи стреляют...

— Ты меня заинтриговал, — усмехнулся Артем.

— Я ведь такой... отчаянный!

— Как же, помню... Когда вы втроем на меня одного навалились.

— Послушай, борода, что тебе, своих питерских мало? Чего к нашим-то девкам пристаешь?

— Дурак ты, — сказал Артем.

Володя выпятил широкую грудь, сорвал с плеча ружье и зачем-то сунул под мышку, а кулаки сжал.

— Я тогда не просил дружков подсоблять мне, — про­цедил он. — Так, по пьянке увязались... Я и один из те­бя котлету сделаю...