Три пункта бытия

— Так вот, мальчик, я напишу записку выдать паклю, а ты побежишь и вручишь ее лично кладовщику. Ты понял меня? Вручишь в его собственные руки!

— У-у-у... — мирно и ласково проворчал мальчик.

— То-то! — сказал Боковитый, вынул из кармана записную книжку, вырвал листок, стал писать несколько раз: напишет, прочитает, порвет и начинает сначала.

Покуда он писал, он еще и говорил Генералову:

— Генералов! А ты иди в кавказский дом и подготовься! Мальчик сбегает на склад, принесет тебе пакли, и ты начнешь. А пока, без промедления, иди в кавказский дом... Слышишь, Генералов?!

— Чего это мне идти с пустыми руками? Чего это мне готовиться? В кавказском доме покуда готовишься, без глаз останешься. Без обоих.

— Иди, иди, Генералов! Кому говорят — иди! Подготовишь фронт работ!

Наконец Боковитый дописал записку и вручил ее мальчику. Мальчик взял ее, подошел к Генералову, погрозил ему пальцем, сказал:

— Тэпэр — тэбя трэбую!

Уже в дверях, снова прервав чтение карточек, его остановил Камушкин:

— Мальчик! — окликнул он.

Мальчик остановился:

— Чэго тэбэ?

— Мальчик, запомни, — сказал Камушкин, — когда входишь в чужую комнату, нужно постучаться.

— Ну да! — сказал мальчик. — Я стучусь «стук-стук-стук», а ты говоришь «нэльзя», а я опять «стук-стук», а ты опять «нэльзя», да?

И мальчик убежал, а Боковитый снова обратился к Генералову:

— Генералов?

— Ну...

— Я кому сказал?

— Вам лучше знать...

— Камушкин, — спросил Боковитый, — скажи, товарищ Камушкин, я кому сказал идти в кавказский дом, подготовить в доме фронт работ?

Камушкин снова отложил карточки в сторону, подумал и спросил:

— Товарищ Генералов! Это тебе товарищ Боковитый сказал идти в кавказский дом, подготовить в доме фронт работ?

— Мне... мне мои собственные глаза все еще дорогие. Мне ими рисковать ни к чему... Будет пакля — пойду, не будет пакли — ни ногой. Вполне ясно и определенно мною утверждается: ни ногой!

— Странный ты человек, Генералов, — вздохнул Иван Иванович. — Очень даже странный...

— Почему? — слегка поинтересовался Генералов.

— Жить вроде бы хочешь, а жизнь не любишь...

— Ну и что?

— Важные факты... Для сопоставления.

— Ну и что — важные. Не обязательно мне об них говорить. Они мне совсем неинтересные... С моей личной точки зрения.

— Как так? — с удивлением и тревогой спросил Иван Иванович. — Это как же так? Не... неинтересные?

— Вот ты — для тебя важнее твоей картотеки, может, и нет ничего... И не было... — стал объяснять Ивану Ивановичу Генералов. — Но это же вовсе ничего не значит. Совсем ничего. Потому что для других вся твоя картотека — нуль! Больше ничего.

— Для кого это — для других? — тихо спросил Иван Иванович. — Для кого? Нуль?!

— Для других людей. Причем — самых разных.

— Ну не для всех же? Не для всех на свете?

— 0б чем разговор! Конечно, кто-нибудь один да найдется. Которому твоя картотека окажется сильно нужная. Ну, хотя бы твоя жена. Она ведь женщина честная.

— Может, и она. И даже не может, а обязательно она. Но через нее и для других... моя картотека сделается важной. Необходимой как воздух всему советскому народу. Тем более — те мои три пункта бытия, которые я вывел из этой картотеки, как конечный ее результат. Разве этого не может случиться? Когда-нибудь?

— Ну, когда-нибудь все на свете может случиться. Все что душе угодно...

Вошла Верочка... Держась рукой за дверной косяк, она молча посмотрела на Ивана Ивановича, потом на всех присутствующих по очереди. На Генералова — с особым вниманием.

Монолог Верочки.

Когда-то, двадцать один год тому назад, я угадывала в Иване Ивановиче что-то такое, чего не знал никто, даже он сам.

Это могла угадать я одна на всем свете, и эта моя догадливость стала моей любовью. Еще какой! Иван Иванович был для меня человеком, за которым я могла бы идти куда угодно и к чему угодно.

Хотя я и до него была замужем, я ничуть не сомневалась в том, что Иван Иванович — это мой первый мужчина... Не сомневалась и в том, что стану для Ивана Ивановича последней женщиной. Самой последней и потому — единственной.

Эта встреча первого с последним стала для меня магическим и могущественным знаком любви.

Да-да! — знак был!

Но чего-то не было за этим знаком, чего-то не оказалось... не таким молодым и не таким первым оказался Иван Иванович. И я не стала для него самой последней женщиной. Я и сама почему-то оказалась не совсем такой женой, которую представляла себе под магическим знаком любви.

Но все равно, все равно я была женой своего мужа, я каждый день, а может быть, и каждый час создавала собственное замужество. Мне даже казалось иногда, что я могла бы сделать своим мужем любого мужчину, а не только Ивана Ивановича.

Это был каторжный труд, но я исполняла его. И вот через год или два я уже была для Ивана Ивановича высшим судьей, я знала о нем все.

Но Ивану Ивановичу обязательно была нужна своя собственная неподсудная тайна, и я с этим тоже согласилась и смогла убедить его, будто ничего не знаю о его картотеке. Как есть ничего!