Три пункта бытия

Первая идет весело, бодро. Олени, оленьи рога, нарты, поклажа на нартах, Оська, Оськин хорей — все бросает на снег длинные и четкие тени.

Второй упряжкой правит Дроздов, олени идут у него неровно, то быстро, то тихо, и тени на снегу нескладные, а седогрудый бык все время храпит, бодает рогом хорей...

Останавливается Оська. Ждет отставшую цепочку из двух нарт. Связывает обе цепочки в одну.

Молчит Оська.

А когда снова садится на переднюю нарту и взмахивает хореем, говорит себе:

— Ван Ванович, учитель, рука калеченая, а оленей запрягает куда с добром. А тоже сказать, ученый: английскими словами до тысячи считает. Немецкими — того дальше! Португальскими — подальше мильона!

Но вот и конец пути — деревянный сарай в стороне от поселка, вывеска на сарае: «Рыбоприемный пункт Красноармейского консервного комбината».

И берег реки виден — поднятые на бревенчатые лежни катера, рыбницы с высокими мачтами.

Вверх по берегу рыбаки в малицах и полушубках втаскивают чумазый старенький катер.

Варится смола в большом котле.

Собачья упряжка везет воду в бочке. Женщина хворостинкой подгоняет собак.

Дымит невысокая труба.

Вот они — живые люди.

Вот он — конец пути!

Очень счастлив Дроздов.

Очень счастлив Оська.

Мешковатый пожилой приемщик в синей малице курит в дверях приемного пункта.

Алексей и Оська таскают на весы мешки с рыбой.

Приемщик то и дело вынимает изо рта цигарку.

— Живей, ребята! Живей! С вами очень просто на обед опоздаешь! Очень просто! — Приемщик взвешивает мешки, делает запись химическим карандашом на спичечной коробке. — Следующий вес!

Алексей и Оська торопятся. Стараются.

— Живей, ребята! Давай, ребята! Веселее, веселее, ребята!

Последний мешок на весах, и приемщик спрашивает:

— Все?

— Однако, все! — отвечает Оська. — Теперь ты гляди, чтобы моя рыба быстро пошла в завод, а с завода чтобы пошла в Ленинград. По сю пору, однако, голодают ленинградские люди!

Приемщик записывает общий вес в приходную книгу и между прочим отвечает Оське:

— В комбинат это пойдет. Точно. Поскольку сырья нет для консервов натуральных. И для субпродуктовых тоже нет. А Ленинград — не моя забота. Сделают консервы, пошлют — нас не спросят. Самого директора не спросят. Было бы что посылать, куда посылать, найдется. Может, и подальше Ленинграда.

— Это ты как говоришь? — рассердился Оська.

А Дроздов и не подозревал, что Оська может быть таким сердитым: вот-вот на приемщика бросится или вот-вот заплачет. На приемщика Оська не бросился и не заплакал, а стал вдруг искать помощи у Дроздова:

— Спроси Олешку, он не даст соврать: я рыбу для ленинградских везу! Спроси его! Он соврать не даст! Наши всю войну для них возили, а я что, хуже? Хуже людей?

Приемщик засмеялся, похлопал Оську по плечу и только стал что-то Оське снова говорить, его сильно толкнуло.

Это Дроздов толкнул приемщика, не очень заметно показал ему кулак.

— Ясное дело, в Ленинград! — тут же согласился приемщик. — Старший-то кто из вас?

— Он и старший! — сначала подумал, а потом ответил Оська. — Рыба с моего колхоза, а старший он. Я у него за помощника! Да.

— Старший он, а квитанцию выписываю на тебя, — кивнул приемщик. — Айдате в столовую!

Столовая помещалась в рубленой, плохо освещенной избе. Оконце узкое, с бумажной занавеской. В дальней стене окно раздачи.

В углу вешалка, на вешалке малицы, полушубки, куртки, в другом углу картина.

Разумеется, «Утро в лесу».

За деревянными столами сидят рабочие и рыбаки, четверо за каждым.

За маленьким столиком примостились двое — Оська с Алексеем, они тянут носами воздух. Оська — громко, широко улыбаясь, Дроздов — незаметно, с задумчивым видом.

Оська еще потянул и сказал:

— Вернусь, а дома-то мне премию дадут, а? За ударную работу! И в ударники вывесят... А может, и ничего не дадут. И не вывесят. Может, ругаться будут — зачем долго ездил? А с тобой куда быстро поедешь, Олешка? Ну, когда доктор старика Няги вовсе вылечит, старик Няги в колхозе скажет, что я один поехал. Он скажет, а мне премию дадут. Может, тужурку с пуговицами дадут, а? Вот такую? А? — И Оська показал на морской китель, в котором за соседним столиком сидел усатый человек.

А Дроздов не ответил Оське, он тоже мечтал. Он тем временем думал: «Если человек жив, мало ли что с ним может в жизни случиться?! Он может сделаться ученым. Он может жениться. Он может загорать на солнышке. Он может написать какую-нибудь книгу. Он может... Главное, чтобы человек был жив».

Подошла официантка с ножницами в руках — немолодая, в засаленном фартуке, в крупных валенках. Большая женщина и сердитая.

— Давайте отрежу! Оторванные не принимаю! И не просите!

Оська и Дроздов переглянулись.

— Чего глаза-то выпростали? Давайте талончики! Не знаете, что ли, столовая для прикрепленных?

— Мы нездешние... — сказал Дроздов. — Мы без талончиков. Мы не совсем прикрепленные.

— А зачем место занимаете?

Официантка повернулась и хотела уйти, но тут из угла столовой, пережевывая кашу, подал голос приемщик рыбоприемного пункта:

— Они рыбосдатчики! Рыбосдатчикам полагается разовый обед по сдаточной квитанции. Спросила бы у людей, как человек!