Три ошибки Шерлока Холмса

— Сознаюсь, нет! — глаза Шерлока вновь сверкнули и погасли. — Я успел ей поклясться, пока она ещё дышала. Потом всю жизнь раскаивался... Всю жизнь! Моя дурацкая мальчишеская честь, моя детская глупость! Больше всего я мучился мыслями о Дэви. Что, если он стал несчастным? Что, если умер?

— Или вырос негодяем среди негодяев, — добавил Джон.

— Дэвид? — Шерлок покачал головой. — Вот в это я почему-то не верю. А почему, не знаю.

— И ты даже не знаешь, кто убил её? — голос Клея дрожал.

— В её комнате были двое, — сказал Шерлок тихо. — Один стоял у окна с сигарой в руке. Курил мало, но сигара горела. Другой ходил по комнате. Тот, другой — невысокий, наверное, худощавый, он прошёл между ширмой и шкафом, не сдвинув ширмы, а там было узкое пространство. У того, кто курил, были ботинки с квадратными носками. Вот и всё. Теперь я узнал бы больше. Тогда я мог узнать всё, но я неделю метался, не зная, что делать, разрываясь между своим гневом и своей клятвой. Потом меня свалила горячка, и я пролежал три месяца и не умер только потому, что одна из тех дурных женщин, которых я так опасался, заходила ко мне ежедневно и немного ухаживала за мной. Я потом ей заплатил за это, сколько смог.

И вот с тех самых пор, Джони, я уже не думал о любви. Я забыл, что она существует. И не любил никого, пока Господь не послал мне Ирен, чтобы я искупил ради неё вину перед Лилиан и Дэвидом. Вот и всё.

ГЛАВА 3

Порт всякого южного колониального города обязательно смахивает на громадный базар. Привезённые и увозимые товары часто лежат там грудами под открытым небом. Рабочие и матросы, таскающие взад-вперёд какие-то ящики и тюки, толкаются и орут не хуже торговок в базарных рядах, откуда-то берутся и оказываются прямо под ногами пассажиров шикарных парусников и представительных пароходов кучи самого разнообразного мусора. По всему порту снуют зверушки, достопримечательности местной фауны, которых либо притаскивают сюда матросы и рабочие, либо приводит любопытство и желание поживиться возле буфетов и ресторанов. Пылающее, одуряющее солнце, трепещущие на ветру паруса, далеко не всегда безупречно белые и оттого напоминающие иногда крыши и стенки палаток и балаганов, густой дым, валящий из пароходных труб, довершают эту картину.

Порт Мельбурна не составлял исключения из общего правила. Он был невероятно шумен, а людей в нём толкалось столько, что создавалось впечатление, будто все жители Австралии то уплывают из неё, то приплывают назад, причём пользуются почему-то только этим портом, игнорируя порты Аделаиды и Сиднея, не говоря уже о второстепенных гаванях колонии. Между тем, очевидно, в Сиднее и Аделаиде творилось примерно то же самое.

Очень живописен был в Мельбурнском порту буфет. Собственно, это была громадных размеров ажурная деревянная беседка, сверху и с боков оплетённая вьюнами, расположенная в сотне футов от основного портового здания, не так далеко от мола и причалов. Внутри беседки располагались буфетные стойки и множество небольших столиков и плетёных стульев, а также поставленные по бокам скамейки, где желающие могли просто отдохнуть от зноя, почитать газету, попивая прохладительное, а при большом желании и не слишком чувствительном слухе даже и вздремнуть.

В один из довольно душных майских дней, когда народу в буфете было особенно много, там появились двое путешественников, которые не привлекли ничьего внимания, но сами украдкой с большим вниманием оглядывали всех присутствующих.

Один из них был моложавый, на вид итальянский священник. Его добродушное меланхоличное лицо обрамляла пышнейшая тёмно-рыжая шевелюра, в которой под широкополой шляпой сияла белая брешь тонзуры. Глаза доброго падре щурились и мигали за стёклами большущих очков, видел он, должно быть, неважно, но, судя по румянцу на щеках и бодрой походке, здоровьем обладал неплохим.

Его спутником был изящный, щеголевато одетый молодой человек. Свою светлую шляпу он держал в руке и обмахивался ею, точно опахалом, предоставив слабому, как дыхание младенца, ветерку шевелить густую массу лёгких, отливающих золотом волос.

Войдя в буфет, эти люди первым делом добрались, лавируя между столиками, до одной из стоек и заказали себе прохладительного. Светловолосый говорил на правильном английском языке, но с некоторым, правда, не особенно заметным, американским акцентом. Итальянец владел английским неплохо, однако в иных выражениях путался и тогда начинал, как все представители этой эксцентричной нации, прищёлкивать языком и отчаянно жестикулировать. Было видно, что эти двое очень дружны.

О том, что сия очаровательная пара — на самом деле двое беглых каторжников из Пертской исправительной тюрьмы, никому из сидевших в буфете, никому во всём порту, никому во всём Мельбурне было, пожалуй, ни за что не догадаться. Их спокойная оживлённая болтовня не вызывала сомнения в полной безмятежности настроения обоих приятелей.