Три ошибки Шерлока Холмса

Три ошибки Шерлока Холмса

Часть первая ДЖОН КЛЕЙ

ГЛАВА 1

Пожалуй, никогда ещё такое возбуждение не охватывало Пертскую каторгу. Никогда не было так шумно, так суетно в обнесённом изгородью посёлке, куда обычно возвращались по вечерам молчаливые и понурые, утомлённые работой каторжники.

В этот день можно было подумать, что никто из них не работал и не устал. Все они собрались на свободном пространстве между лачужками-хижинками, и как ни разгоняли их охранники, нипочём не желали расходиться. Их возгласы и выкрики сливались в сплошное гудение и гвалт.

То, чего они ожидали, правда, не заставило себя долго ждать. Ворота изгороди приоткрылись, и прямо за ними остановилась большая тёмная карета без окон, «сундук», как называли её заключённые. В ней всегда привозили новичков, выгруженных в порту.

Новички поступали не каждый день, а иногда их не бывало подолгу. Но ни разу прибытие «сундука» не ожидалось с таким отчаянным нетерпением.

— Точно короля ждём! — пошутил один из каторжников, полный, невысокий, с тяжёлым, тронутым оспой лицом.

— А он и есть король! — отозвался другой каторжник, сплёвывая сквозь отверстие, образованное тремя выбитыми передними зубами. — Кому, как не нам, знать, что это за персона... Уж надо встретить, как полагается.

— А я что-то не порю в это! — заметил худой, с жёлтым лицом мужчина. — Просто быть этого не может!

Беззубый энергично замахал перед ним руками и сделал такое страшное лицо, будто хотел поступить в провинциальный театр на роли вампиров.

— Да, чтоб мне больше никогда не есть мяса! Мне сказал лейтенант Дуглас, а разве он стал бы врать? Я ему чистил сапоги, а он сидел и курил. Я у него спрашиваю: «Сэр, а правда ли, что говорят у нас...». Ну и дальше. А он говорит мне: «Правда, Хик, правда, завтра его увидишь».

— Эй вы, разойдитесь, мне из-за вас плохо видно! — раздался молодой звучный голос, и стоящие впереди расступились.

Вперёд не протиснулся, но прошёл сквозь ряды расступившихся каторжников молодой человек довольно высокого роста, достаточно высокого, чтобы увидеть въезжающую в ворота карету, даже стоя позади своих товарищей по несчастью. Но этот заключённый, как видно, не привык кому-то что-то уступать и даже здесь, среди таких же каторжников, как он сам, занимал привилегированное положение.

Его лицо, правильное, тонкое лицо аристократа, выражало спокойное пренебрежение. Небольшой, мягко очерченный рот был почти всё время сжат, причём нижняя губа выразительно выдавалась немного вперёд, как если бы он увидел нечто очень неказистое. Зато глаза казались весёлыми, и если не добрыми, то, во всяком случае, и не злыми. Синие, чистые, осенённые длинными, почти девическими ресницами. Тёмно-каштановые волосы слегка золотились на солнце и лежали на голове молодого человека ровными волнами, издеваясь над пылью, отсутствием мыла и жарким австралийским солнцем, из-за которого их вместо воды ежедневно омывал солёный пот.

На вид этому каторжнику было где-то под тридцать, но лёгкая статная фигура делала его моложе, а тяжёлый усталый взгляд — на несколько лет старше. Лохмотья тюремной одежды выглядели на нём точно фрак или смокинг, и даже кандалы, эти безобразные унылые цепи, он умудрялся носить с каким-то вызывающим изяществом.

— Проходи, проходи вперёд, Джони! — приветствовал его один из заключённых. — Тебе тоже следует быть впереди. Пускай наш дорогой гость увидит, что здесь немало его прежних знакомых!

Услышав эти слова, многие расхохотались, и подошедший охранник прикрикнул на заключённых, замахнувшись тростниковой палкой:

— Нечего галдеть, дьяволы!

Между тем тёмная громадная карета, развернувшись, вползла в ворота, прокатилась, скрипя, по «центральной улице», как ехидно называли заключённые пространство, не занятое лачужками, и остановилась.

Двое солдат и офицер охраны подошли к ней и сняли замок с узкой, обитой железом дверцы.

Из кареты один за другим вышли, гулко позванивая цепями, четверо новичков.

На того, который выходил последним, обратились сразу все взоры, причём стражники смотрели с не меньшим любопытством, чем солдаты. Кто-то из заключённых, всмотревшись, заорал в наступившей тишине:

— А ведь это точно он! Он!!!

И опять «центральная улица» огласилась криками и гомоном, но на этот раз многие не просто завопили и закричали, а ещё засвистели и заулюлюкали.

Офицер охраны обернулся к толпе каторжников и рявкнул:

— Замолчать!

Шум поутих, но не исчез совсем.

Тот, кого называли Джони, перевёл дыхание и, глядя на вновь прибывшего с непередаваемым торжеством, проговорил:

— Да, слава богу, это он! Я его ни с кем не спутаю.

Новый заключённый, который не мог не слышать гвалта, вызванного его появлением, совершенно никак на него не отреагировал. Он не вздрогнул, не огляделся по сторонам, бровью не повёл, услыхав свист и улюлюканье. Его тонкое аскетичное лицо сохранило каменное выражение, с которым он покинул карету. Даже глаза не сузились и не заслезились при выходе из густой темноты «сундука» на яркий свет.