Три одиночества. Созидающий башню: книга II

О существовании этих установок в Ордене знали многие, это особо и не скрывалось, хотя и не афишировалось. В общем-то, всем, включая самих носителей установок, было понятно назначение сей меры предосторожности, просто бессмертным было дано слишком много, чтобы позволять такой силе разгуливать на свободе бесконтрольно. Наличие ментального поводка делало бессмертных управляемыми, а потому не такими страшными, по крайней мере, для остальных братьев Ордена. И всё же отношение к этой мере было неоднозначное. Лично Тесар считал подобное обращение с самыми преданными орденскими бойцами несправедливым, а потому не купился на показную браваду Семёна.

— Тебе больно об этом рассказывать, я же вижу, — решился проявить сочувствие Тесар. — Может быть, тебе стоит обратиться к нашему Магистру?

— С какой целью? — Семён неприязненно поморщился. — Извини, но одной казни мне было вполне достаточно, чтобы просить ещё добавки. По кодексу бессмертных я являюсь предателем, а потому дорога в Орден мне закрыта.

— Знаешь, а мне жаль, что с тобой такое случилось, — признался Тесар. — Я бы, наверное, не смог жить без служения Ордену, в этом смысл моего существования.

— Поначалу мне тоже так казалось, — Семён отрешённо покачал головой, — но потом я понял, что это просто самогипноз. В жизни полно иных целей, нужно только их отыскать.

Эта мысль оказалась настолько революционной для орденского боевика, что вызвала у него оторопь, тем более, что высказал её тот, кто преданно служил Ордену уже не первую жизнь. Что может быть важнее спасения человечества? Тесару, конечно, и прежде приходилось сталкиваться с отступниками, которые отворачивались от идеалов Ордена из-за его не слишком гуманных методов поддержания порядка, но до сих пор среди них не было ни одного бессмертного. Да, орденские порядки были суровы, но так ведь и люди, ради которых всё это делалось, тоже не были ангелами. Попробуй обуздать волчью стаю уговорами, сам же и пойдёшь на корм объектам своей заботы. Можно сколько угодно негодовать по поводу жестокости Ордена, но отрицать ценность его спасительной миссии невозможно, а посему Тесар тупо не поверил в искренность Семёна.

— А вот мне отчего-то кажется, что будь у тебя хоть малейшая надежда на прощение, ты бы на коленях пополз к своему Магистру, — прозвучало это немного напыщенно, но Семён сразу почувствовал, что у боевика и мысли не было его оскорбить, тот искренне сокрушался о тяжкой участи бессмертного, лишившегося смысла своего существования.

— Хорош философствовать, — оборвал он расстроенного пациента, — давай выздоравливай, завтра попробуешь встать на ноги, а сегодня поменьше ворочайся, будет больно.

Пленник остался в камере переваривать странный разговор с бессмертным, а Семён в свою очередь тоже погрузился в глубокую задумчивость. То, что с ним случилось: предательство Ордена, казнь, это странное призрачное существование в чужом мире, убийства своих братьев по оружию, всё это было лишь следствием другого события, перевернувшего его мир с ног на голову. Разве мог прирождённый воин, полностью посвятивший себя служению высшим идеалам, предвидеть, что вся его прежняя жизнь, вернее, четыре жизни будут обесценены обычным курортным романом?

Впрочем, насчёт обычного — это Семён явно лукавил, опасность он почуял практически сразу, как только заглянул в глаза-светлячки, сиявшие в темноте южной ночи на дочерна загорелом лице незнакомки. В то утро, когда он очнулся от морока на пустынном пляже рядом с женщиной, имени которой даже не удосужился спросить, первой мыслью бесстрашного воина, была мысль о позорном бегстве. Наверное, если бы Кира в тот момент ни открыла глаза, у Семёна хватило бы благоразумия удрать, и всю оставшуюся жизнь он бы корил себя за упущенное счастье.

Чего уж греха таить, за это счастье бессмертному пришлось заплатить очень дорогую цену, но ему даже в голову не пришло хоть раз пожалеть о прошлом. Нет, он не соврал Тесару насчёт других смыслов существования, помимо служения Ордену, таким смыслом для Семёна стала его семья и та женщина, ради которой он предал своих товарищей. Смириться с предательством ему было совсем непросто. Братство Ордена слишком долго было для Семёна единственной семьёй, и он частенько тосковал по тому чувству беззаветной преданности, которое объединяло бессмертных. Отлучение от этого братства уже само по себе было жестоким наказанием, и Семён не раз ловил себя на мысли, что если бы ни Кира, то он предпочёл бы смерть изгнанию.