Три мушкетера

Но, хотя её чистый, сильный голос звучал так мелодично и проникновенно, как никогда, дверь не открылась. Миледи украдкой бросила взгляд на дверное окошечко, и ей показалось, что она видит сквозь частую решётку горящие глаза молодого человека; но она так и не узнала, было ли то в самом деле или ей только почудилось: на этот раз у него хватило самообладания не войти в комнату.

Однако спустя несколько мгновений после того, как миледи кончила петь, ей показалось, что она слышит глубокий вздох; затем те же шаги, которые перед тем приблизились к её двери, медленно и как бы нехотя удалились.

XXV ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

На следующий день Фельтон, войдя к миледи, увидел, что она стоит на кресле и держит в руках верёвку, свитую из батистовых платков, которые были разорваны на узкие полосы, заплетённые жгутами и связанные концами одна с другой. Когда заскрипела открываемая Фельтоном дверь, миледи легко спрыгнула с кресла и попыталась спрятать за спину импровизированную верёвку, которую она держала в руках.

Молодой человек был бледнее обыкновенного, и его покрасневшие от бессонницы глаза указывали на то, что он провёл тревожную ночь.

Однако по выражению его лица можно было заключить, что он вооружился самой непреклонной суровостью.

Он медленно подошёл к миледи, усевшейся в кресло, и, подняв конец смертоносного жгута, который она нечаянно или, может быть, нарочно оставила на виду, холодно спросил:

- Что это такое, сударыня?

- Это? Ничего, - ответила миледи с тем скорбным выражением, которое она так искусно умела придавать своей улыбке. - Скука - смертельный враг заключённых. Я скучала и развлекалась тем, что плела эту верёвку.

Фельтон обратил взор на стену, у которой стояло кресло миледи, и увидел над её головой позолоченный крюк, вделанный в стену и служивший вешалкой для платья или оружия.

Он вздрогнул, и пленница заметила это; хотя глаза её были опущены, ничто не ускользало от неё.

- А что вы делали, стоя на кресле? - спросил Фельтон.

- Что вам до этого?

- Но я желаю это знать, - настаивал Фельтон.

- Не допытывайтесь. Вы знаете, что нам, истинным христианам, запрещено лгать.

- Ну, так я сам скажу, что вы делали или, вернее, что собирались сделать: вы хотели привести в исполнение гибельное намерение, которое лелеете в уме. Вспомните, сударыня, что если господь запрещает ложь, то ещё строже он запрещает самоубийство!

- Когда господь видит, что одно из его созданий несправедливо подвергается гонению и что ему приходится выбирать между самоубийством и бесчестьем, то, поверьте, бог простит ему самоубийство, - возразила миледи тоном глубокого убеждения. - Ведь в таком случае самоубийство - мученическая смерть.

- Вы или преувеличиваете, или не договариваете. Скажите всё, сударыня, ради бога, объяснитесь!

- Рассказать вам о моих несчастьях, чтобы вы сочли их выдумкой, поделиться с вами моими замыслами, чтобы вы донесли о них моему гонителю, - нет, милостивый государь! К тому же, что для вас жизнь или смерть несчастной осуждённой женщины? Ведь вы отвечаете только за моё тело, не так ли? И лишь бы вы представили труп - с вас больше ничего не спросят, если в нём признают меня. Быть может, даже вы получите двойную награду.

- Я, сударыня, я? - вскричал Фельтон. - И вы можете предположить, что я соглашусь принять награду за вашу жизнь? Вы не думаете о том, что говорите!

- Не препятствуйте мне, Фельтон, не препятствуйте! - воодушевляясь, сказала миледи. - Каждый солдат должен быть честолюбив, не правда ли? Вы - лейтенант, а за моим гробом вы будете идти в чине капитана.

- Да что я вам сделал, что вы возлагаете на меня такую ответственность перед богом и людьми? - проговорил потрясённый её словами Фельтон. - Через несколько дней вы покинете этот замок, сударыня, ваша жизнь не будет больше под моей охраной, и тогда… - прибавил он со вздохом, - тогда поступайте с ней, как вам будет угодно.

- Итак, - вскричала миледи, словно не в силах больше сдержать священное негодование, - вы, богобоязненный человек, вы, кого считают праведником, желаете только одного - чтобы вас не обвинили в моей смерти, чтобы она не причинила вам никакого беспокойства?

- Я должен оберегать вашу жизнь, сударыня, и я сумею сделать это.

- Но понимаете ли вы, какую вы выполняете обязанность? То, что вы делаете, было бы жестоко, даже если б я была виновна; как же назовёте вы своё поведение, как назовёт его господь, если я невинна?

- Я солдат, сударыня, и исполняю порученные приказания.

- Вы думаете, господь в день Страшного суда отделит слепо повиновавшихся палачей от неправедных судей? Вы не хотите, чтобы я убила своё тело, а вместе с тем делаетесь исполнителем воли того, кто хочет погубить мою душу!

- Повторяю, - сказал Фельтон, начавший колебаться, - вам не грозит никакая опасность, и я отвечаю за лорда Винтера, как за самого себя.