Три мушкетёра

Не ты ли произносил эти слова устами твоего героя-сарацина, не стала ли твоя философия плодом такого материалистического заключения? Мы жили бок о бок, но не рассуждали па эту тему; я уверен, что метафизические измышления никогда не волновали тебя. Сама Природа, одну из сил которой, как говорил Мишле, ты собой являл, и реальная жизнь вполне удовлетворяли твои мощные возможности. Разум твой, постоянно находящийся па службе изобретательного и плодовитого воображения, деяниями наших предков увлеченного более, нежели поступками наших современников, нимало не заботился о потустороннем. Живя среди людей минувших столетий, ты, если можно так выразиться, продлил свою жизнь вспять; ты придерживался этой позитивной вечности, оставив ученым, философам и церковникам споры, впрочем, никчемные, о первопричине и конце всего сущего. Как-то в стихе, предваряющем «Антони», ты высказал сомнение относительно существования души, однако это было скорее ради рифмы и в угоду скептицизму, в то время исключительно литературному, а нынче стремящемуся стать научным.

Если вечность души сомнительна, то бесконечность человечества бесспорна; эту истину должно подтвердить время. О том и разговор. По человеческая жизнь так коротка, а то, что следует вслед за ней, так продолжительно! Само собой разумеется, что человеку хотелось бы знать, чем будет наполнено это продолжительное время; он инстинктивно стремится в каждый следующий миг бытия быть счастливее, чем в предыдущий, и неизбежно, перед лицом Смерти, лишающей его всех маленьких радостей и всех маленьких чаяний, он должен питать надежду на то состояние, в котором вкусит наконец вечного и полного блаженства. Он постоянно возвращается к этому ни на чем не основанному убеждению и остается глух к любым философским предположениям, будто бы могущим отдалить его от вечности, не дав взамен ничего более определенного.

Твое пылкое трудолюбие заставляло тебя держаться вне всех этих споров, иссушающих и бесплодных. И если ты случайно задумывался о Бесконечности, той самой, что так тревожила Мюссе, то мгновенно отдавался великой Гармонии, управляющей движением Вселенной и стремящейся проникнуть в нас со всех сторон. Кто создал эту Вселенную? Откуда она? Куда движется? Тебя это не волновало. К чему вопрошать, если никогда не получишь ответа? Вселенная существует, и мы существуем — это достоверно; она содержит нас внутри себя и в миниатюре содержится внутри нас; мы нераздельны, у нас общие цель и судьба. Та Сила, как бы ее ни называли, что установила законы Вселенной, безошибочно скомпоновав ее и запустив ее ход, не ошиблась ни в сотворении человека, ни в создании всего остального, в том числе и Смерти, поскольку эта последняя потребовалась для ее замысла и концепции миров. Невозможно предположить, чтобы Смерть, данная каждому и являющаяся единственным достоверным фактом жизни, не вела бы к чему-то лучшему и не служила бы всеобщей эволюции. Удовлетворимся же тем, что нам дана эта жизнь, попытаемся сделать ее более приятной и полезной для тех, с кем мы ее разделяем, а потом пусть Смерть сотворит с нами то, что ей положено природой.

К чему все эти размышления применительно к «Трем мушкетерам», еще менее, нежели ты и я, озабоченным подобными идеями и придерживавшимся в этой области упрощающей все формулы: «За короля!»? Просто потому, что невозможно вызвать воспоминание о тех, кого мы любили, не всколыхнув и не потревожив главных вопросов, которые, словно стайка ночных пичуг, разлетаются при проникновении в руины и вьют, если можно так сказать, свое гнездо в этом слове: «смерть». И вовсе не обязательно, чтобы ушедший был, как ты, известным человеком; довольно того, что он был добрым, а никто не был столь добр, как ты. Так отчего же, не зная, где ты теперь, я адресую тебе это письмо? Оттого, что, когда мы теряем любимых, когда их больше нет там, где они были, значит, они везде, с нами и в нас. Именно тому, что есть во мне всегда, тому, что было моим отцом, я адресую это воспоминание и это выражение чувств, которые, надеюсь, дойдут туда, где он сейчас находится, ежели с того момента, как он перестал участвовать в материальной жизни, он в иной форме участвует в жизни вечной. Могу засвидетельствовать, что с тех пор, как двадцать три года назад мы разлучились, дня не прошло, чтобы я не думал об этом моем самом близком друге, и если бы я вдруг потерял память, мне напомнило бы о нем столько голосов! Поэтому сегодня я хочу воспользоваться возможностью, предоставленной мне великолепной публикацией одного из его шедевров, чтобы сдержать обязательство, взятое мною в торжественную и горькую минуту.