Три мудреца в одном тазу

— И больше не вызывайте!.. — рявкнула Стефания, дуя в свисток. — Пока, уроды!..

Спустя миг она исчезла, а золотой чертик шлепнулся на пол. Чертанов торопливо подобрал его, обтер и спрятал обратно во внутренний карман — ему почему-то ужасно не хотелось расставаться с этим амулетиком.

— И их осталось пятеро… — хмыкнул Колобков. — Могла бы и нас прихватить…

— В Ад? — приподнял бровь Чертанов.

— А что — тут лучше? Так, так, так… ну-ка, взялись дружненько — попробуем эту заслонку отодвинуть…

Колобков, Света и Чертанов одновременно уперлись плечами в жернов, загораживающий выход. Но после пяти минут кряхтения даже ежу стало понятно, что трех человеческих сил тут маловато. Тем более — далеко не самых крупных сил. Вот если бы Гена с Валерой приложили свои бицепсы…

— Светулик, а ты не стараешься! — уличил дочь в преступлении Петр Иванович. — Ну-ка, напрягись немножко!

— Прости, пап, я вообще не толкала, я только вид делала… — стыдливо призналась Светлана. — Мне нельзя тяжести…

— Гхрм… Так это что же, выходит, Серега у нас один напрягается?! — возмутился Колобков.

— Никак нет, Петр Иваныч, я тоже только вид делал, — равнодушно ответил Чертанов. — Вот если б пожрать чего-нибудь…

— Пожрать… Где я тебе тут возьму пожрать?… Мы сами тут в папуасском холодильнике вроде мяса мороженого сидим… Эх, Серега, а на «Чайке» сейчас, небось, ужин… Матильда лапшу с курой стряпает… Или еще какую-нибудь бурдень…

— Картошку мятую, — сообщили сверху. — Здорово, Иваныч!

— Петрович! — обрадовался Колобков.

Да, в дымоход свешивалась орлиная голова, с недавних пор принадлежащая судовому механику Угрюмченко. Огромный беркут крепко уцепился крючковатыми когтями и с интересом заглядывал вниз.

— Слава богу, слава богу, нас спасут! — заблажил Чертанов.

— Ша, Серега, заткнись, смотреть на тебя противно! — прикрикнул Колобков. — Петрович, ты там один?

— Ну, Иваныч, дык, ты сам-то как думаешь? Может, супружница твоя тут со мной на крыше сидит, а? Или детишки? А может, теща на парашюте приземлилась?

— Петрович, не котуряйся, поняли мы тебя. Что, наловчился крыльями махать?

— Сначала в пальмы врезался все время, — неохотно признался беркут. — А теперь ничего, получается… Иваныч, там Зинка твоя рыдает вовсю, думает, вас тигры сожрали.

— Эх, Петрович, лучше б уж тигры… — вздохнул Колобков. — Папуасы нас в плен взяли, варить будут…

— Ить! — возмущенно раскрыл клюв Угрюмченко. — А чего ж делать-то, Иваныч?

— Да пес его знает! Тебе там сверху виднее — посмотри, чего у нас дверь загораживает?

В темноте послышалось хлопанье могучих крыльев — Петрович спускался на землю. Орлиное зрение недаром вошло в поговорку, но в ночной мгле Эйкра даже оно не слишком-то помогало. Угрюмченко и так с превеликим трудом разыскал поселок — если бы не костры, зажженные на сторожевых вышках, до сих пор летал бы неизвестно где.

— Каменюка там, Иваныч, — вернулся он через пару минут. — Вроде как жернов мельничный — круглый, а в центре дырка. Я не сдвину, извини…

— И так понятно. Ты, Петрович, там осторожнее, эти папуасы дубинками здорово наловчились швыряться. И камнями из рогаток пуляются.

— Из пращ, — машинально поправила Света.

— Петрович, слетай за помощью, а?! — жалобно попросил Чертанов. — Расскажи, что тут случилось…

— Серега, кончай труса праздновать. Ты кого понимаешь под «помощью»? Кто нас спасать-то заявится, а? Только будет у папуасов лишняя порция вкуснятинки, вот и все спасение. Нет, Петрович, ты лучше лети и скажи, чтоб плыли куда подальше, пока и до них не добрались. Понял меня?

— Петр Иваныч… — запротестовал беркут.

— Я что, неясно выразился? — удивился Колобков. — Вот Светку бы только, прелесть мою драгоценную… слушай, ты ее не поднимешь? Она легенькая!

Угрюмченко попытался. Честно попытался. Он протиснулся в дымоход, как можно аккуратнее обхватил Светлану за плечи, стараясь не слишком сжимать когти, и изо всех сил забил крыльями. Потом снова — еще чаще и сильнее. И в конце концов даже сумел ее приподнять сантиметров на двадцать. Но этим все и ограничилось — в птичьем обличье механик и сам весил всего-то килограммов семь-восемь. Как известно, самая тяжелая добыча, которую может утащить орел-беркут — десять-двенадцать килограмм, и то он при этом очень быстро устает. Да, на Эйкре эту цифру следовало чуть-чуть увеличить в силу меньшей гравитации, но… но восемь процентов погоды не делают.

— Петр Иваныч, а у Василь Василича ведь еще одна пушка осталась! — вспомнил Чертанов.

— Ну и дули с нее толку? — скривился шеф. — Василь Василич у нас что — терминатор юсовский? Думаешь, он сюда явится и в одиночку всех дикарей перестреляет? Они Гену с Валерой в блин раскатали, а они в спецназе служили, в Чечне воевали. Чего уж там Василич сделает, он старый уже… Одна надежда на Матильду — она своей рожей кого хошь распугает! Гы-гы!

— Так мне лететь или как?… Иваныч, может, договоримся как-нибудь с дикарями? Бусы им посулим, или гвоздей подарим? У меня коловорот есть ненужный… Я тебе рассказывал, как мы в Новой Гвинее за коловорот…

— Да.