Три месяца, две недели и один день

— Зачем находиться на трибуне, если тебе и дела нет до того, что происходит прямо перед твоим носом? — бурча, высказываю я, одновременно удаляясь в ванную комнату, где останавливаюсь перед длинным и широким зеркалом над двумя раковинами и едва не вздрагиваю от вида покрасневших от стрессового недосыпа глаз. До вылета мне однозначно с этим не справиться, не успеть хорошенько отдохнуть и не заставить белки вернуться к своему естественному виду. Вся надежда на то, что удастся вздремнуть во время полёта и закрепить данный результат уже в гостиничном номере Техаса. Но значительной части меня ни туда, ни в Иллинойс, ни куда-либо ещё в этом сезоне ехать совсем не хочется. От одной только мысли оставить Лив без присмотра внутри всё переворачивается. Скверные, я вам скажу, ощущения. Будто что-то непременно должно произойти. Что-то нехорошее… — Случайным людям там не место.

— Возможно, у меня даже больше причин находиться на арене, чем у тебя. Мой отец вообще-то главный тренер. А ты всего лишь игрок. Сегодня ты здесь, а завтра нет. К тому же мы оба знаем, как это бывает.

— Но больше этого не будет. Отныне я настроен не бросать то, что у меня есть, так что было бы неплохо не отвлекаться на тебя.

— Ты что, наблюдал за мной? — я знаю, что скажу всё, как есть, что да, периодически успевал фокусироваться на её месте, но моё раздражение по этому поводу взлетает до небес, когда помещение наполняется музыкой звонка. Подняв правую руку с телефоном в ладони, едва взглянув на светящийся экран, Лив почти тут же сбрасывает вызов, но он вскоре возобновляется, побуждая её снова нажать отклоняющую кнопку. И что это такое, что она не желает отвечать? Разговор, не предназначенный для моих ушей? Неприятности, с которыми стойкая Оливия считает себя способной справиться самостоятельно, без привлечения бывшего мужа? Или кто-то настолько туп, как пробка, что не принимает того, что было сказано уже не раз?

— Кто это?

— Да так, ерунда, — она убирает телефон обратно в карман шорт и делает шаг ко мне, — ничего сильно важного.

— А что было вчера? Когда нет ничего важного, человек не ведёт бесконечные переписки.

— Тебе не об этом сейчас нужно думать. Лучше соберись. Будет сложно, но и в выездных матчах можно побеждать.

— Я позвал тебя не для этого, а чтобы поговорить. Игра в Иллинойсе шестого числа, так что мы вернёмся домой на следующий день ближе к вечеру. Я буду звонить.

— Каждый час, да? Чтобы проверять меня, не сделаю ли я что-то с ребёнком?

— Лив.

— Ты хочешь на меня злиться?

— Я не понимаю.

— Ты сказал, что злишься, но разве это не вопрос выбора? Ты можешь решить, испытывать что-то или нет.

— Решить, хочу ли я злиться?

— Да, — Лив вдруг прислоняется к моей спине всем своим животом, а мой торс полностью обнажён, ведь, кроме спортивных штанов, на мне ничего нет. Ни рубашки, ни майки. Этот контакт нежелателен и должен быть запрещён. Но, страждущий, большую часть времени неудовлетворённый и беспрестанно желающий, я ощущаю его до мурашек по телу и позволяю Оливии сцепить руки на моём животе около пупка. Но она же не станет, правильно? Проникать ими под пояс штанов и касаться меня? Она ведь может, и ей даже не нужно разрешение и просьба, но, надеюсь, не будет. — Мне не нравится быть тем, на кого ты злишься, — и что с того? Мне тоже многое не нравится в наших нынешних взаимоотношениях, но я же не распространяюсь об этом. Потому что не верю, что для наступления качественных изменений достаточно лишь разговоров. Нужны и действия, и не одного человека, а сразу обоих. А она совершенно обособлена и закрыта даже чувственно и ментально. Будто и не было никакой любви. Так какие тут могут быть поступки?

— А тебе и не должно это нравиться. Если только ты не мазохистка. Но порой ты виновата сама. Например, когда выбираешь шопинг, а не медицинское обследование.

— Но всё же в порядке, — да, всё хорошо, и это не самовнушение, а реальный факт. В минувшие выходные мне всё-таки удалось назначить индивидуальный осмотр, который не выявил никаких отклонений от нормы или чего-то непонятного на экране аппарата и наглядно продемонстрировал то, что мой ребёнок уже выглядит как полноценный человечек с управляемыми ручками и ножками, у которого пока не развита лишь дыхательная система. Но как раз по этой причине я и не уверен, что мне можно расслабляться. Случись на данном этапе какая беда, при весе меньше килограмма он просто не выживет. А я всё ещё по-прежнему не знаю, кого мы ждём. Но, может, в некотором роде это и к лучшему. Проще будет забыть и двигаться дальше?

— И я могу тебе доверять? — повернувшись, спрашиваю я. — Могу уехать и не думать, на что ты способна?