- Из органов красавчик! - победно воскликнула Клавдия. - Он даже обыск в Рогнедкином кабинете хотел сделать, и девки чуть его не допустили, такой обаятельный, но кто-то стукнул министру, и Корсаков его выпер. В Питере у себя будете беспредельничать, сказал. И кулачищи показал - он же раньше скульптор был! Ну, красавчик и слинял…
- Тебе, Клавочка, самой в органах бы служить, - ожила Леди. - Корсаков просто увидел, что у парня липовые корки. А картинка - точно, с фишкой. И в чём фишка, непонятно.
- И где картинка, непонятно, - в тон сказала хозяйка.
- Как-то мне за Русланчика тревожно… - вздохнула Леди и угадала.
- Я сперва тоже перепугалась, - призналась Клавдия. - Но у него же копия, а красавчику копия не нужна, у него своя была. Там всё дело в оригинале… В Барселоне что-то произошло, хоть я и не верю всей этой интернетовской дури… А-глобо музеи не потрошат! А вы, наверное, в розыске. Вот в чём дело-то… А он: картинка, картинка… Нэ журысь, нэ турбуйся: из Башен выдачи нет!
- Ты уж молчи на работе-то, - сказала Лидочка. - Мы с Дюком тоже обещали молчать Мендисабалю… Терри, не встревай, я лучше знаю! Это Россия, а не Скотланд, хренов, Ярд… И это детский рисунок, а не чертёж секретного агрегата! Совсем эти ребята ополоумели! Ты, Клав, вот что… Ты поезжай-ка к свекрови! Так спокойней будет. Ну их, красавчиков этих… Бабба Бейкер не пропадёт, он в трущобах вырос. А как приедешь, сбрось картинку мне на трубу. Потом сожги копию…
- Расскажешь, чем всё кончилось? - прищу рилась из-за очков хозяйка.
- Живы останемся - расскажу, - подмигнула Леди.
ГЛАВА 12
- В общем, куманёк, самолёт мне хвост покзал, - закончил сеньор Понсиано свою трагико мическую эпопею о допросах дурочки Ампаро, зловредной старухи Канделарии и всех остальных уроженцев городка Клаверо, закончившуюся бесчинствами в пробке на шоссе.
- А говорил, у тебя везде свои люди, - мрачно сказал Паблито. - Значит, моё имя, того… Не все двери? Кум, я тебя зачем из деревни вытащил? Мне нужно, это… Чтобы утечки… И что бы нашёл! Кто ворота!
- Так я и нашёл! - обрадовался сеньор Понсиано. - Всю ночь плёнки смотрел…
По рубахе было видно, что Давила просматривал съёмки музейных видеокамер, поедая яичницу и запивая её сангрией
- Вот он, гляди… Я сперва не сообразил, а потом… Вот он! Так его не видно, а когда застопоришь…
- Ребёнок, что ли? - спросил Мендисабаль. - Негритёнок? И он что, днём приходил? Почему голых пускают?
Сеньор Понсиано терпеливо, как больному, объяснил:
- Его же не видно просто так! Глаз не поспевает! И он не негритёнок, он белый, только чёрный. А голый, должно быть, от того, что на нём одежда не держится, такой шустрый… И ворота! Как соврали, так оно и было: дед Балагер! Только не на погрузчике, а на «Гелендвагене». На спор.
Паблито напряг все свои травмированные мячом мозги и обхватил голову, чтобы удержать их, мозги, в равновесии.
Как известно из многочисленных детективов, провинциальный легаш, не ловивший дома добычи крупнее конокрада, в большом городе способен распутать самое сложное преступление, посрамляя тем городских криминалистов со всей их техникой.
Сеньор Понсиано Давила таким и был. Слово «дедукция» он слышал, но смысла в нём не искал, дактилоскопию откровенно презирал, баллистику в грош не ставил, группу крови определял по цвету, на следы обуви не обращал внимания, так как ему трудно было согнуться, а ползать на карачках он не нанимался. И уж тем более не копался в документах - указательный палец его, подобный патрону крупнокалиберного пулемёта, безошибочно указывал на виновника кражи ли мула, растраты ли церковных денег, избиения ли туристов, совращения ли малолетней. Он с ходу называл имя преступника и более в дело не вмешивался. Так гениальный математик выводит сразу готовое решение, предоставляя тупым коллегам искать все промежуточные. Для пиренейского городка Клаверо этого было вполне достаточно.
Хватало до сих пор и для «Музео Мендисабаль» - в сущности, это же обычный склад, только почуднее и позабавней.
Паблито успокоил мозги, улыбнулся не по-хорошему и сказал:
- Кум, так снято-то днём! Вон - люди ходят! Это… А вырезали ночью!
- Верно, в затемнение камеры не работали. И ничто не работало. А что толку? Негритят всё равно в темноте не видно. Днём он присмотрел, как у них водится, а ночью и нагрянул. Через ворота. - А дед Балагер, того… Нарочно? Ворота?
- Нет, кум, - с тем же небесным терпением сказал Понсиано. - Дед Балагер отдельно. Он - как раз в кабину залез, когда свет пропал. Но не идти же на попятный! Слово чести! А «Гелендваген›, это же такая сволочь… Это же мирный танк… А наш чёрненький того и ждал.
- Голый! - уточнил Паблито.
- Ну, может, к ночи он и приоделся, - не уверенно хмыкнул Понсиано. - Старая Канделария говорит, что это коко. Откуда, говорю, в городе возьмётся коко? В деревне - понятно, он там всегда имеется, но чтобы в городе… Но она же неграмотная! Какой же может быть коко, когда я его вижу? Кто бы его, видимого, боялся? А когда Ампаро мне пересказала разговор с русской артистой, я и помчался в Эль Прат.