Три Ярославны

Тут появился Феодор-живописец и, видя, что собирается народ, поскорее увёл Чудина. И Чудин тогда заплакал, а Феодор сказал:

   — Обоим нам, видно, не найти защиты.

Тогда Чудин говорит:

   — Есть нам защита. Пойдём.

И вот они идут к берегу Днепра, к дому, где живёт Харальд. И видят, что у берега стоит ладья и на неё перекинуты сходни, а по сходням варяги катят на ладью бочки, волокут меха, луки и копья, корзины со съестными припасами. Одноглазый Ульв распоряжается погрузкой, а Харальд, печальный, сидит один поодаль и одет как одеваются люди, выступающие в поход.

Харальд увидел Чудина и говорит:

   — Не суждено мне посмеяться над тобой. Вот мой меч, плюнь на него три раза. Но только потом отсеки мне этим мечом голову, потому что я не перенесу такого позора.

Чудин говорит:

   — Повинную голову меч не сечёт. Лучше, Харальд, помоги мне, как брат, и умилостивь князя в гневе.

   — Этого я сделать не могу, — отвечает Харальд. — Лучше мне после вчерашней ночи совсем не видеть конунга.

И он сказал вису:

— Видно, свою погибель
Смелый сплетатель песен
Сам на себя накликал,
Славя осину злата.
Жалом пчелы позора
Девы мечи ответов
Гонят меня из дома —
Парус я свой расправил...

   — И мне, видно, время парус расправлять, — говорит Чудин. — Одна у нас беда, один ответ.

   — Охотно возьму тебя, — говорит Харальд, — если это искупит мой должок. Конунг Грикланда зовёт меня на службу.

   — По мне, — говорит Чудин, — сейчас хоть в Тьмутаракань.

Тут к ним подбегает Феодор-живописец, который до того стоял поодаль и слушал, о чём говорят Чудин и Харальд, и падает Харальду в ноги:

   — Христом Богом прошу, возьми и меня с собой, Харальд!

Харальд спрашивает:

   — Что за человек?

   — Это Феодор-живописец, — отвечает Чудин, — тож горемыка.

Харальд оглядел тщедушного Феодора и спрашивает:

   — А какая от него будет польза?

Феодор говорит:

   — Я напишу на твоём парусе льва или орла, чтобы все знали, как могуч Харальд.

   — Пусть едет, — махнул рукой Харальд, — много места не займёт.

Тогда Феодор целует Харальду полу плаща и бросается помогать варягам, грузившим корабль, чтобы все видели, что он не даром ест хлеб, и пока больше не будет о нём речи.

Ярислейв-конунг и Ингигерд смотрят в окно из верхних покоев дворца и видят на реке парус ладьи, стоящей у берега, и Ингигерд говорит мужу:

   — Не мужчина будешь и не конунг, если не вернёшь Харальда и варягов.

Ярислейв, как бы её не слыша, говорит:

   — Эх, будь я помоложе, и сам бы поплавал, мир поглядел и себя показал.

   — Лучше бы, — говорит Ингигерд мужу, — помог Харальду дружиной и деньгами вернуть престол.

Тогда Ярислейв говорит:

   — Тебе Харальд по крови сородич, а мне даже по оружию не брат, разве что по застолью товарищ. Что я о нём знаю, кому помогать буду?

   — Ярл Эймунд тебе тоже был неведом, — говорит Ингигерд. — Но ты не пожалел денег, когда он с дружиной взялся помочь тебе прогнать Святополка Окаянного из Кенугарда!

Ярислейв говорит:

   — Кенугард — по-вашему, а по-нашему — Киев.

Ингигерд, видя, что муж не хочет этого разговора, отвечает сердито:

   — Не любишь варягов, хоть они столько сделали тебе добра. Уж не ты ли научил Эллисив сказать Харальду обидные слова?

Конунг смотрит на жену и говорит:

   — Елизаветой зовут твою дочь, Елизаветой!

Ингигерд вспыхнула от гнева и ушла и конунгу больше ничего не сказала.

И вот видят Харальд и варяги, что с высокого берега к тому месту, где стоит ладья, спускаются несколько человек на конях, и Харальд узнает Ингигерд и с ней Рагнара и воинов.

Ингигерд останавливает коня и обращается к Харальду:

   — Не спеши с отъездом, Харальд. Конунг не в обиде на тебя.

Харальд, усмехнувшись, отвечает:

   — За это конунгу спасибо. Но ладья уже снаряжена. Плохая это примета — опускать парус.

Ингигерд говорит:

   — А людям твоим будут платить сполна, я обещаю.

   — За это тебе спасибо, — отвечает Харальд. — Но люди заскучали в Гардах, а без дела что за воин? Даже девушка может унизить его.

Тогда Ингигерд говорит:

   — Эллисив возьмёт свои слова обратно, не ею они сказаны.

И тут воины, сопровождающие Ингигерд, расступаются по её знаку, и Харальд видит Эллисив на белом жеребце, прекрасную, как утренняя заря, и кроткую, как голубка.

Стало тихо на берегу, и Харальд, одолев волнение, спрашивает:

   — Правда ли это, Эллисив?

Эллисив отвечает, потупив глаза:

   — Конечно, Харальд.

Все зашептались, удивлённые, а Чудин едва не свалился за борт ладьи от такого ответа, а Эллисив продолжает кротко:

   — Я ведь своим словам хозяйка! Старые возьму, новые скажу.

Харальд говорит:

   — Видно, они будут не хуже старых?

Эллисив говорит:

   — От добра добра не ищут.

Харальд говорит:

   — Каким же добром ты меня наградишь на прощание?

   — Наградила бы, — отвечает Эллисив, — да припасти не успела: больно уж ты быстро собрался. Не слыхала я, чтобы враги объявились под Киевом. Или вино кончилось в погребах?