Ну а что касается меня, то я ничего не могу сказать про вокальные достижения ленивцев. Может быть, Овьед и прочил своим питомцам оперную сцену, зато мои не производили никаких звуков, даже отдаленно похожих на то, о чем он писал. Сколько бессонных ночей провел я в своем гамаке, не теряя надежды, что они все же когда-нибудь примутся разучивать гаммы! Но все напрасно… Я знаю некоторых безмолвных животных, например жирафов, а теперь, похоже, можно причислить к этому ряду и ленивцев. Как я уже писал, двупалый разбойник, когда его тревожили, имел обыкновение громко шипеть; трехпалый шипел послабее, иногда при этом дополняя шипение глухим стоном, как при агонии. Судя по одним только этим звукам, я бы не решился разделить мнение Овьедо, что искусство музыки берет свое начало от песен ленивцев.
Увлекшись семейством
Мы с Бобом медленно плелись рядом с повозкой, которая грохотала по белой от пыли дороге. Растущие на обочине деревья отбрасывали резкие тени. Мы махали на прощание местным жителям, которые вышли на улицу пожевать нам счастливого пути. Вот наконец остались позади последние дома Эдвенчер, и повозка выкатила на финишную прямую. Когда до причала оставалось ровно полпути, мы услышали сзади чей-то отчаянный крик. Я обернулся и увидел крохотную фигурку, бежавшую за нами следом и отчаянно махавшую рукой.
— Это кто еще такой? — спросил Боб.
— Почем я знаю! Уж не нам ли он машет?
— Похоже, что так. На дороге больше никого нет.
Повозка покатила дальше, а мы остановились и стали ждать.
— Похоже, он что-то тащит! — сказал Боб.
— Может, мы что-то забыли?
— Или что-то упало с повозки?
— Не думаю.
Но вот стало возможным рассмотреть бегущего. Это был маленький индейский мальчик — он бежал что есть сил по дороге, разметав по плечам длинные черные волосы; по лицу у него расплывалась широкая улыбка. В одной руке он держал веревочку, на которой болталось что-то крохотное и черное.
— Похоже, он несет какое-то животное, — сказал я и двинулся ему навстречу.
— Только не это, никаких больше животных! — проворчал Боб.
Тяжело дыша, мальчуган остановился и протянул мне веревочку. С конца ее свисало крохотное черное существо с розовыми лапками, розовым хвостом и красивыми темными глазками, обрамленными вскинутыми как бы в постоянном удивлении бровями. Они особенно эффектно смотрелись на фоне кремового меха. Это и был долгожданный лунный увари, он же мышиный опоссум.
Когда мой энтузиазм несколько поутих, мы с Бобом принялись шарить по карманам, чтобы расплатиться за опоссума, и вдруг поняли, что всю мелочь отдали Айвену. Но мальчик изъявил готовность прошагать с нами до причала оставшиеся полмили, и мы продолжили свой путь. Но не успели пройти и нескольких шагов, как меня ошарашила ужасная догадка.
— Боб, мне не во что посадить его, — сказал я, показывая на болтающегося на веревочке лунного увари.
— А что, нельзя его довезти так до Джорджтауна?
— Нет, мне нужна хотя бы коробка. А уж на пароходе я сварганю для него клетку.
— А где возьмешь коробку?
— Придется сбегать в магазин.
— Как, обратно? Пароход должен быть с минуты на минуту! Опоздаешь!
Как бы в подтверждение его слов с реки донеслись гудки парохода. Но я уже несся назад в Эдвенчер.
— Задержи отправление, пока я не вернусь! — завопил я.
Боб отчаянно взмахнул руками и ринулся к причалу.