Три

У меня было много страхов насчет того, смогу ли я одновременно ухаживать за Бобби и за Рубеном. Много велось разговоров о том, чтобы поместить Рубена в приют, пока Бобби полностью не поправится. Это огорчало меня. Я ничего этого даже слышать не хотела. Бобби и Рубен — это вся моя семья, мы справимся, да и Бетси, благослови ее Господь, сказала, что поможет всегда, когда бы мне это ни потребовалось. Были также разговоры о том, чтобы мне, Бобби и Рубену переехать в лофт Лори. Там было просторнее, чем в моей квартире на две спальни, — прежде чем Бетси помогла мне оборудовать свободную комнату для Бобби, я занималась там шитьем, — однако я опасалась, что переезд слишком растревожит Рубена. Но не только это… находиться там было очень болезненно, хотя в тот первый и единственный раз, когда я была там, чтобы забрать вещи Бобби, со мной вызвалась поехать Чермейн. На меня сильно подействовали брошюры по недвижимости во Флориде, которые Лори собирала для меня и которые я увидала в ее кухне. Нужно будет сказать об этом Моне, она предлагала разобраться с имуществом Лори, поместить его куда-то на хранение — сама я сделать это точно не смогла бы. И все время, пока внутри меня продолжались эти нервные дерганья — настоящий «тяни-толкай», — я не переставая думала о Бобби, который лежал в той больнице совсем один.

Однажды вечером, где-то через пару дней после того, как мы узнали о Бобби, мы с Рубеном были в своей квартире одни. Я села на кровать, и меня захлестнула такая волна отчаяния и одиночества, что захотелось умереть. Я не могу передать это словами, Элспет, это было слишком сильное чувство, которое жило во мне. Не знаю, может быть, энергия моей боли каким-то образом дала Рубену силы на несколько секунд прогнать Эла, только он потянулся ко мне и взял мою руку. Он сжал ее. Я заглянула ему в глаза и увидела Рубена, прежнего Рубена, моего лучшего друга, он как будто говорил мне: «Держись, Лили, не сдавайся». А затем на лице снова появилась все та же ничего не выражающая маска — вернулся Эл, и все опять исчезло.

Однако это придало мне силы не останавливаться.

Чермейн понимала, какое чувство вины я испытываю из-за того, что не нахожусь рядом с Бобби, и она связала меня с его психологом в больнице Майами, доктором Панковски. Та очень помогла мне и сказала, что он сможет вернуться домой уже в скором времени. Она сказала, что томограмма у Бобби хорошая, что он уже начал разговаривать; говорит он пока немного, но, похоже, понимает, что с ним произошло.

Когда нам сообщили, что он может вернуться домой, мне нанес визит помощник нашего мэра, славный молодой человек, афроамериканец.

— Бобби — это ребенок-чудо, миссис Смолл, — сказал он. — И здесь, в Нью-Йорке, мы о своих заботимся.

Он предложил организовать дежурство полицейских перед моим домом, если внимание прессы станет чрезмерным, и даже прислал лимузин, чтобы отвезти меня в аэропорт Кеннеди.

В аэропорт со мной поехала Чермейн, а Бетси с еще одной присланной нам сиделкой осталась присматривать за Рубеном. В последний раз я так нервничала только в день своей свадьбы!

Бобби прилетал специальным чартерным рейсом, причем в ту часть аэропорта, где обычно встречают разных политиков и всяких важных людей, — это означало, что наконец-то газетчики не будут нам досаждать. Они усадили меня в зале ожидания, и я заметила, что весь персонал старается на меня не смотреть. Последние несколько дней я совершенно не заботилась о своем внешнем виде и теперь из-за этого чувствовала себя неловко. Чермейн все время держала меня за руку. Просто не знаю, что бы я без нее делала. Она и до сих пор поддерживает со мной контакт.

День был морозным, но небо было очень ясным и очень синим. Мы с Чермейн поднялись, чтобы посмотреть, как будет садиться самолет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем двери наконец-то открылись. А затем я увидела его, спускающегося по ступенькам, крепко державшегося за руку молодой женщины. Вместе с ним прилетела доктор Панковски, да благословит ее Господь. Она показалась мне слишком молодой для доктора, однако я всегда буду ей благодарна за то, что она сделала для малыша. Ему дали новую одежду, так что одет он был уже тепло; лицо было прикрыто капюшоном.

Я шагнула ему навстречу.

— Бобби, это я. Твоя бабуля, — сказала я.

Он посмотрел на меня и шепотом переспросил:

— Бабуля?

Ох, Элспет, тут я разрыдалась. Естественно. Я трогала Бобби, ощупывала, гладила его лицо, словно пыталась убедиться, что он действительно со мной.

А когда я обняла его, у меня внутри как будто кто-то включил свет. Я не могу лучше описать это ощущение, Элспет. Понимаете, с этого момента я твердо знала: что бы ни случилось с Лори, что бы ни случилось с Рубеном, теперь, когда Бобби снова со мной, все обязательно будет хорошо.

Лучшая подруга Лори Смолл, Мона Гладуэлл, в конце апреля 2012 года согласилась поговорить со мной по скайпу.