Трезвый расчет

– Я мог бы взять любую женщину в этом замке, и она с радостью согрела бы мою постель в эту ночь. Ты знаешь, что это правда. Вместо этого я пришел сюда. Нет, не рвись из моих рук, птица! Я пришел не для того, чтобы обесчестить тебя. Только для того, чтобы доказать тебе, что предпочитаю тебя любой из них. И я прекрасно знал, что ты не удовлетворишь мою страсть, хотя это и тяжело для мужчины, так долго не делившего ложа с женщиной, хм…

Джилл немедленно оттолкнула его и сердито бросила:

– Ну так и иди к ним! Не надо мне ничего доказывать. Ты не обязан!

– Нет?

Он стоял теперь, подняв голову и подставив лицо ветру, уже принесшему первые капли дождя. Как любил Дик Аллен эти первые мгновения перед грозой! Как был бы он счастлив сейчас сжимать Джилл Уилбери в своих руках, разделить с ней радость и силу бури, согреть ее своим телом и отдать ей всю свою непутевую, грешную душу…

– Впусти меня, Джилл. Сейчас будет дождь. Впусти меня…

– Дик… Уходи. Я боюсь…

– Я знаю, сердце мое. Но если я уйду, ты все равно не заснешь до утра и будешь лежать и мучиться, задавать себе вопросы и не находить ответы, льняные простыни покажутся тебе колючей соломой… Не бойся меня, королева моя, потому что никогда в жизни я не причиню тебе ни боли, ни бесчестия. Только удовольствие и нежность, Джилл. Я клянусь!

Джилл дрожала словно осиновый лист, пока Дик запирал тяжелую дверь на балкон и задергивал плотные занавеси. Теперь, без сквозняка и ветра, успокоилось пламя в очаге, и странные тени больше не плясали по стенам.

Она в отчаянии вскинула руки, когда Дик подошел к ней и сбросил на пол свою куртку, а потом содрал с себя белую рубаху с широким воротом. Джилл смотрела на его великолепное мускулистое тело, на сильные руки, покрытые золотистым загаром, на широкие плечи и выпуклую грудь с маленькими сосками, смотрела, восхищаясь и ужасаясь одновременно. Он был так близко, Дик Аллен, так невыносимо близко, что кровь закипала в жилах Джилл Уилбери, и хотелось опрометью бежать из комнаты, из замка, в ночь, в грозу –

лишь бы не видеть этого прекрасного мужчину так близко от себя!

Она в смятении опустила глаза и увидела, что он стоит босой. Как же он ухитрился залезть по каменной стене босиком?!

Дик шагнул к ней, и Джилл отшатнулась.

– Чего ты боишься, Джилл? Меня? Или себя? Или истины, о которой я говорил тебе?

Чего она боится? Боли. Унижения. Его насмешки. Того, что не сумеет скрыть своих истинных чувств к Дику Аллену.

Он был совершенством, почти богом, а она –

она была дурнушкой. Всего несколько минут назад она смотрелась в зеркало и понимала это со всей беспощадностью. Просто Дик… он так смотрел на нее за ужином, что ей показалось… ей захотелось думать… Но это невозможно. Это просто мечта. Нет в Джилл Уилбери ничего, что могло бы привлекать мужчин, в особенности таких, как Дик, – статных, красивых, мужественных и уверенных в себе. Зеркало было убийственно откровенным.

Однако Дик был здесь, и в его серо-голубых глазах горел огонь страсти. А Джилл любила и желала его.

Так чего же она боится?

Джилл так мало знала о мужчинах, что в глубине души предполагала, будто ласки и поцелуи и означают любовный акт. Однако уверенность в том, что она некрасива, заставляла ее думать, что с ней этого никогда не случится. Ни один мужчина не проявит интереса к ней, не захочет поцеловать или приласкать ее, обнять, прижать к груди… И вот Дик… Пусть он не любит ее, но сейчас он явно желает ее, и если она прогонит его сейчас, то, возможно, упустит свой единственный шанс познать, каково это – быть с мужчиной. Быть с Диком. Потеря девственности не смущала Джилл – ведь она никогда не выйдет замуж. Однако, возможно, она познает блаженство и обретет некий опыт, пусть потом он останется лишь горько-сладким воспоминанием в ее одинокой жизни. Она сохранит память о Дике и этой ночи, и эти воспоминания согреют ее на закате дней.

Так чего же она боится?

Дик подошел ближе и коснулся ее щеки. Джилл подняла голову и была горда, что смогла выдержать его взгляд.

– Ты дрожишь… Не надо. Джилл, неужели ты думаешь, что я могу причинить тебе боль?

– Нет… Но я ничего не умею… Я не знаю…

– Зато я знаю и умею все. И мне горько от этого. Я хотел бы сравняться с тобой, стать невинным и неопытным, чтобы ты была моей первой и единственной, но это невозможно… И потому я подарю тебе свой опыт… Тебя целовали когда-нибудь, Джилл?

– Нет…

– Хорошо. Пусть это звучит нахально, но я рад быть первым.

Его рука скользила по ее шее, глаза сияли, губы улыбались, и Джилл обмирала от ужаса и жаркого возбуждения. Дик медленно склонился к ней, почти касаясь губами ее губ, прошептал ее имя и медленно припал к ее рту. Джилл закрыла глаза, ожидая, что поцелуй будет страстным и сильным, но Дик нежно касался губами ее губ, лаская их и не торопясь продолжать, шептал ее имя и еще тысячу слов, которых она не понимала, но потихоньку отдавалась музыке их звучания, а потом сама приподнялась на цыпочки и приникла к нему.