Трэвис

— Она рассказывает для тебя, — сказал я, думая обо всех случаях, когда я наблюдал, как Бетти описывает что-то происходящее, чтобы Берт мог представить это, наблюдал сосредоточенность и удивление на его лице, когда он, очевидно, делал именно это.

— Да. — Он улыбнулся. — И делает это так красиво и с такой детализацией, что в эти моменты ко мне почти как будто возвращается зрение.

Вау.

Рыба прыгнула, и вода покрылась рябью вокруг того места, где она вернулась в воду.

— Что касается меня, — продолжил он, — то я провел свою жизнь рыбаком. На рыбацкой лодке нет места человеку без зрения. Это было одной из причин, по которой я почувствовал, что моя жизнь закончилась, когда я ослеп.

— Мне очень жаль, Берт. — Он потерял все, что для него что-то значило. Вот как это, должно быть, чувствовалось.

— Работа рыбаком дает некоторое время простоя, часто совсем немного, в зависимости от погоды и других факторов. Я заполнял это время кроссвордами. Я также чертовски преуспел в них, переходя с одного уровня на другой. Я даже участвовал и выигрывал в нескольких конкурсах. Слова. Все дело в них. Назови шесть разных слов, которые означают «дружелюбный».

Я усмехнулся.

— Не думаю, что смогу. Не сходу.

— Приветливый, компанейский, сердечный, жизнерадостный, приятный, общительный. Если ты знаешь достаточно слов, ты можешь решить любую головоломку.

И меня осенило.

Бетти потеряла свои слова, а Берт потратил годы, собирая их.

Я видел, как она расстраивалась, когда то, которым она собиралась воспользоваться, внезапно становилось для нее недоступным, и в отчаянии она постукивала себя по голове, пытаясь вернуть то, что когда-то принадлежало ей.

Бетти, Бетти.

Неудивительно, что Берт, казалось, всегда предоставлял именно то, что она хотела. Он знал так много слов.

А Бетти была его рассказчицей, рисовала в его сознании такие яркие картины, что, по сути, она возвращала ему зрение.

Я проглотил внезапно образовавшийся комок в горле.

— Это ведь должно работать именно так, верно? — спросил Берт. — Есть вещи, которые принесли нам боль, вырезали в нашем сердце отчетливую дыру, и есть некто идеальный, кто заполняет эту пустоту. И, в свою очередь, мы можем сделать то же самое для него. И внезапно все это обретает смысл. Все сходится. Потому что мы не покинуты.

Слова Хейвен, сказанные прошлой ночью, вернулись ко мне:

«Может быть, ужасная правда о любви заключается в том, что, когда уходит, она оставляет в твоем сердце такую большую дыру, что, кажется, ее никогда и ничто не заполнит».

Что-то расширилось внутри меня, что-то безымянное, от чего у меня заболели ребра. Я перевел взгляд и свои мысли обратно к мужчине, сидящему рядом со мной.

— Берт… Та травма головы, которую получила Бетти… Это как-то связано с ее покойным мужем?

Берт сделал паузу.

— Ну… возможно. Но эту часть истории должна рассказать Бетти.

Я кивнул, смысл его слов был ясен.

Бетти, Бетти.

Скрип открывающейся двери прервал момент, и я вздохнул, немного ослабив нарастающее давление. Я повернулся, чтобы увидеть Хейвен, выходящую из дома.

— Это сигнал к тому, что тебе пора, — сказал Берт, улыбаясь и прижимаясь своим плечом к моему.

Я прочистил горло.

— Да, это так. — Причал слегка покачнулся, когда я поднялся на ноги и похлопал его по плечу, чтобы он знал, что я предлагаю руку.

Но он покачал головой.

— Я собираюсь посидеть здесь еще немного. Обещаю не упасть в воду.

Я колебался.

— Ты уверен?

— Очень даже. — Он кивнул в направлении Хейвен. — Иди и наслаждайся этим прекрасным днем с этой милой девушкой.

* * *

Мы ехали на антикварную ярмарку с опущенными окнами и включенным радио, разговаривая о районе, смеясь и ссорясь из-за того, какие песни следует немедленно выключить, а какие — классика.

У нее был ужасный музыкальный вкус.

Но я был готов смотреть сквозь пальцы на это, учитывая, что у нее была улыбка ангела и волосы богини. И другие вещи — о которых я не хотел слишком пристально думать в тот момент, — вызывающие соблазн остановить свой грузовик и заняться с ней непристойными вещами на обочине дороги.

— Не могу поверить, что ты уговорила меня пойти на антикварную ярмарку, — пробормотал я.

Она рассмеялась.

— Я? Ты вынудил меня пойти! Ты сказал, что мы могли бы с таким же успехом превратить нашу ложь в правду. Что кто-то, кто знает Гейджа, может быть там, и затем мы упомянем об этом ему. Что, черт возьми, я должна делать с этим антикварным нечто?

Услышав имя Гейджа, мое настроение на мгновение испортилось, но она была права. Я использовал этот неубедительный аргумент, полушутя, чтобы убедить ее провести день со мной.