Трэвис

Я наблюдала за ним мгновение, мои глаза медленно скользили по совершенству его черт. Он был так классически красив, эти яркие глаза были необычными и завораживающими. На мгновение я задумалась, похож ли он на свою мать или на отца, и поняла, что это должен быть его отец, поскольку он так сильно походил на своего сводного брата — того, с кем у него был общий отец.

«Горячие, как грех, и гарантированно обожгут тебя, если ты подойдешь слишком близко».

Да, я могла это видеть.

Глубокий вдох.

Временные. Друзья.

Но преимущества были… впечатляющими. Я все еще видела звезды, и мои мышцы чувствовались так, словно превратились в желе.

— Будь осторожен, — сказала я, мои глаза скользнули к его пальцу, теперь безнадежно запутавшемуся в моей пряди волос. — Это похоже на одну из тех китайских ловушек для пальцев. Чем больше ты сопротивляешься, тем туже она становится.

Он рассмеялся.

— Тогда, думаю, я в ловушке навсегда.

А потом он перевернул меня, его рука двигалась вместе с моей головой, чтобы он не дергал меня за волосы. Я рассмеялась, удивленная неожиданным выпадом, прямо перед тем, как его губы прильнули к моим. Перед тем, как он доказал, что готов принять вызов и показать мне, как много вещей можно сделать без презерватива.

Глава 21

Трэвис

В восемь часов утра уже было ясно и тепло, солнечные лучи падали на крыльцо. Сетчатая дверь захлопнулась за мной, и мой взгляд скользнул по перилам, где в горшках стояли несколько растений Хейвен, их листья были зелеными и пышными под ее терпеливым уходом. Я улыбнулся. Другие бы отказались от них. Когда-то они были едва живыми, но теперь процветали. Я направился к качелям, готовый сесть и подождать Хейвен, которая все еще принимала душ, когда заметил одинокую фигуру, идущую вдоль причала.

Берт.

Я нахмурился, спускаясь по ступенькам и направляясь к озеру.

— Слепой человек, одиноко идущий по причалу? — сказал я, когда добрался туда. — Это кажется крайне нецелесообразным.

Берт повернулся на мой голос.

— Доброе утро, шеф Хейл.

Я подошел к нему, осторожно, чтобы причал не раскачивался под моими движениями.

— Доброе утро.

— И это очень прекрасно, — сказал он.

Боже, да.

Клянусь, после ночи с Хейвен, которую я мог описать только как умопомрачительную, я словно летал.

— Да, сэр, — согласился я.

— Какие планы на этот замечательный день? — спросил он.

— Везу Хейвен на антикварную ярмарку в нескольких городах отсюда. Она наверху, готовится.

— Ах. Проведи меня до края. Давай посидим, пока ты ее ждешь.

Я подвел его к краю причала и помог ему сориентироваться, где сесть, опустившись рядом с ним так, что наши ноги свисали с борта. Он вздохнул, делая большой глоток воздуха, снова улыбаясь.

— Ты выглядишь счастливым этим утром, — сказал я. Хотя, по правде говоря, Берт излучал счастье с тех пор, как я встретил его. Я был рад, что попал в одну из глав его истории жизни.

— Я нашел птицу, — сказал он. — Ту, что пела только для меня.

Удивленный, я повернул к нему голову.

— Она зовется лесной певуньей, и она снова спела для меня. — Его улыбка стала шире. — Оказывается, она был прямо за окном Бетти. — Если чернокожий мужчина мог покраснеть, то он сделал именно это, хотя его улыбка не исчезла. На самом деле, она была такой широкой, что я подумал, не расколется ли его лицо.

— Ты старый обольститель, — сказал я, лишь слегка удивленный. Я заметил их дружбу… Наблюдал, как их тянет друг к другу, где бы мы все ни находились.

Он заговорщически наклонился ко мне.

— Скажи мне, она красива?

Я подумал о Бетти, о ее теплой улыбке и приветливом сердце, о том, как она порхала по отелю, как птичка, проявляя внимание ко всем, убеждаясь, что каждый из нас чувствует себя важным.

— Да, — ответил я. — Честно, Берт? Хорошо, что ты слепой, потому что иначе у тебя никогда бы не хватило смелости сделать хоть один шаг.

Невероятно, но его улыбка стала шире.

— Так и думал. Чертовски повезло, что я ослеп; мое прежнее «я» упало бы в шоке, услышав, как эта версия меня говорит это. — Он рассмеялся. — Жизнь действительно может измениться быстро и неожиданным образом. Согласен, шериф?

— Согласен, Берт.

Несколько мгновений мы сидели в дружеской тишине, я смотрел на воду, а Берт смотрел вдаль, будто разглядывая все, что там было.

— Бетти когда-то была писательницей, — сказал он.

— Неужели? Я не знал.

— Это было давным-давно. Истории — ее страсть. — Выражение его лица стало серьезным, и я склонил голову набок, любопытствуя, к чему он клонит и почему заговорил об этом. — Но она попала в аварию и получила травму головы, из-за которой забывает слова. — Он на мгновение замолчал. — Ты, наверное, заметил это. Это огорчает ее. Писательство стало разочаровывать и расстраивать, и поэтому она бросила это занятие, превратила свой семейный дом в гостиницу, чтобы прокормить себя… — он замолчал, тяжесть боли Бетти, очевидно, стала бременем и для него.

И я вдруг кое-что понял.